Какой бы резвой малышкой ты ни была, однажды ты уйдешь...👆🏻 Говорю я себе каждый вечер и отправляюсь в трактир. Ну, вы ж понимаете, что это я для красного словца, в Клинцах и питейных заведений-то нет, парк и то вырубили вместе с лавочками, где можно было устроить стихийный скамеечный кутеж под липами. А я вообще о том, что всё быстротечно, хоп, и ты уже не "Аллочка" , а "Петровна", и в магазине какая-нибудь неотесанная, с хвостиком, из лучших продажных побуждений непременно протянет вешалку со словами "на ваш возраст - самое то". Так что, как говорится, лив фаст, синг фор зе момент. Хотя я за то, чтоб не фаст, а дип энд интенсе. Так сказать, повышать плотность удовольствия в каждом конкретном отрезке жизни. А то, вы знаете, самое грустное, пожалуй - это выбрать своим девизом "лив фаст, дай янг", но, по нелепой оплошности, дожить до своих mid 30's, как случайно встреченная мною кассирша в Летуале с татуировками по всему лицу, которая 8 лет назад давала интервью о том, как живут в России настоящие панки. Уж лучше...👆🏻

Наблюдала линейку из-за забора в школе, где училась сама. Такие красивые девочки, мальчики, музыка грустно-торжественная, зацепило, вспомнилось, вот это вот первое ощущение взрослости, 11 класс, когда жизнь кажется такой сложной, но захватывающе, по-увлекательному сложной, приправленной дурацкими влюбленностями и дешевым шампанским. После она, конечно же, тоже будет казаться сложной - сложной стабильно и безынтригующе, когда ты уже научишься врать, пить и рефинансировать кредиты. А пока еще то время, когда интересно надеть чулки под юбку и помечтать. На этом моменте в мой полет лирической мысли вмешались две бабушки, стоящие рядом. "Бедные, бедные дети. Такие все красивые, но нет у них будущего в этой стране. С такими правителями", - покачали они головами в платочках. И мне стало так грустно, что я ушла. Их, выпускающих шары в небо, не будет волновать отсутствие будущего сегодня вечером, как не волновало и меня, бегущую скорее переодеть школьную форму, чтобы пойти гулять с кем-нибудь симпатичным. А дальше - хоть в 24, хоть в 73 тебе остается только подглядывать за чужой юностью из-за забора, топя комок в горле ненужными фразами.

Всё, что происходит с нами в жизни - результат нашего выбора. Сей постулат - один из опорных столбов инстаграмно-диванной психологии, и каждый просветлившийся мимопроходил, наслушавшись подкастов об осознанности, бизнес-тренеров и начальника на корпоративе, спешит тебя ткнуть этим ахренительным выводом. Безусловно, всё именно так - наша жизнь в наших руках, а если она накрывается шляпой и вобщем-то не доставляет кайфа, то ты, дружище, сам виноват. Меняйся, развивайся, делай что-то, а если уже делаешь - то делай по-другому. К психотерапевту сходи. Научись брать ответственность, kid. Но что говорит сея феерически прогрессивная психология на тот случай, когда ты сделал всё возможное, и невозможное тоже, когда ты всё сделал правильно, качественно и вовремя, когда ты взял на себя ху%ву тучу ответственности и волевого ресурса, построил, отладил, исполнил. Но в длинной или не очень цепочке людей, от которых зависит результат, кто-то один оказался мудаком. Или несколько. Или все. Что говорят на это цитаты из инстаграма? И вот уже получается, что та сливная яма, в которой по итогу оказываются утоплены твои усилия/деньги/время/нервы - это ни%уя не результат твоего выбора. Это результат чужого долбо%бизма, и самое ненавистное в данной ситуации то, что ты ничего не можешь с этим поделать, кроме физического излияния накопившегося разочарования путём, вроде бития кустов палкой. Или тех, кто цитирует американских психологов вместо того, чтобы распить с тобой бокал горькой белорусской настойки.

Иду по улице, тут из тачки выходит прелестный незнакомец:
- Девушка, а давайте с вами вечером в ресторан сходим?
Я, по инерции, уже прошла два шага вперед (путь мой лежал за дивной снедью в магазин Дикси), когда мне пришла в голову мысль:
- Но в Клинцах же нет ресторанов... - говорю я дяде.
- Ээээ...да.
Вот такая вот миниатюра грустной и безынтригующей провинциальной жизни. А был бы он посмекалистее - могли бы кофе на заправке попить.

У меня на площадке строители забыли кусок арматуры, заточенный для различных выдирательно-ломательных целей.
Раннее утро, еду в брянской электричке, за окном - прекрасный сентябрь. На соседние места садятся женщины - мама, дочка и третья, одинаковые, как грибы, выскочившие из земли совсем рядом и трущиеся друг от друга толстыми ножками.
И вот, в монотонное гудение поезда, в мелькающий лентой чистый русский пейзаж, под который так хочется окунуться в раздумья, вглубь, в попытки осмыслить хотя бы что-нибудь, хотя бы каплю, врывается:
Пошла к врачихе, говорит, пейте ромашку, а у него почки все попоотказывали, взяли мазок, один положительный, два отрицательных, а у Брянске ложить не хотят, а то попробуй попоезди, а сливы и яблоки в этом году столько пропадает у нас девочка работает в торговом центре получает 17 тысяч столько же сколько и я только ничего не делает только бумажки перебирает и по телефону разговаривает вот Крым когда при союзе как хорошо было а Россия им вообще-то всё сделала порядок навела денег импонадавали аонивсёнедовольны этоАмерикавойнуразвязывает сейчасвтораяволнаякакпойдётзаразускурортовпопривозят вотунасвдеревне еслидлясебяпоросенкатоужепослесемимесяцеврежут аеслинапродажутокормятхимикатами авотуменяннвесткакончилавЛениннрадеизамужемвНабережныеЧелныпоехала напрошлойнеделеплемянницумужасхорониливВоронеже42годаглавноеникуданеотправилидошлодотогочтостометровпройдётидтинемогётнадиванопираетсянаоперациюположилиотнаркозатакинеотошлаунеёлетдесятьназадпочкувырезалиапотомначалакровитьукишкахобразоваласягематомаполторакилограммаанаузинезаметиливобластнуюотпавиливБрянскемороженноевообщеневкусное...
У меня на площадке строители забыли кусок арматуры. Как хорошо, что он у меня не собой.

Раннее утро, захожу в электричку, сажусь на ближайшее место у входа, заталкиваю тяжёлый чемодан между сиденьями облокачиваюсь головой об оконное стекло, за которым - Брянский вокзал. Рядом со мной - мужчина сплевывает в кулёк семечки. Думаю о том, что последний раз кулёк с семечками видела в советском кино, а тут - вот тебе, пожалуйста. Остальной вагон люден и безынтересен, сонно, спокойно воркует о мирской суете. Вдруг от холодного стекла меня отрывает бодрый голос:
- Дорогие пассажиры! Этим прекрасным утром хочу пожелать вам счастливого пути и замечательного настроения....
И прямо сейчас исполнить что-нибудь из проголклого переестроечного репертуара привокзального буфета, думаю я, готовясь утонуть в неловкости и чувстве вины за своё раздражение к юродивому.
- ...и прямо сейчас рассказать о Господе нашем Иисусе, который пришёл в этот мир, чтобы...
Передо мной стоит парень, с тряпошной сумкой через плечо. Он радостно дышит в пространство вагона, будто бы не веря своей удаче застать врасплох целую пачку слушателей, у которых, полудремлющих, смягченных рассветным солнцем и ожиданием скорой встречи домом, нет желания сопротивляться, злиться, язвить друг другу на ухо.
- ...мы не замечаем, как много мы совершаем плохих поступков, мы утонули в наших грехах, забывая о раскаянии, но рано или поздно нам всем, каждому из нас, придется предстать перед Всевышним, который спросит нас...
Я смотрю, как люди тащат через железнодорожные пути тюки, тяжело перешагивая рельсы, барахтаются во всей этой несуразной, бесчеловечной дорожной инфраструктуре, как пельмени в кипящем бульоне. Я не хочу слушать о Боге. Как не хотела бы в эту минуту слушать о политике, об универсальных моющих средствах, о том, поспела ли смородина у чужой свекрови. Я хочу затаиться, закопаться, съежиться в кресле, затеряться между пунктом А и Б, укутаться в состояние отсутствия чёртовом колесе будней, как в тёплый свитер. Но...
- ...читайте Евангелие каждый день. Обсуждайте его с друзьями и близкими. Говорите с ними о Боге. От Евангелия не будет никакого проку, если оно будет просто лежать на полке.
Голос молодого человека звучит так, будто бы он сам где-то, на сотую долю, не до конца ещё уверен в словах, которые вылетают из него рваной бегущей строкой. Будто бы он ищет в вагоне того, кто кивнёт, еле заметно, но кивнёт, или даже просто окинет взглядом и даст понять: да, я слышу. Я не вижу людей за моей спиной, но мне почему-то кажется, что никто из них не кивает.
Парень ещё раз напоминает про Страшный Суд, желает доброго пути и умолкает. Достаёт из сумки симпатичную зелёную книжечку с золотыми буквами на обложке, протягивает мне:
- Вам подарить?
- Нет, не нужно, - качаю головой.
- Это всё не для вас?
Не для мужика с семками, не для бабки с хризантемами, не для женщин, уже двадцать минут подряд обсуждающих чужую грыжу. Никому из них не был вручён этот вопрос, как был вручён мне. Отчего меня признали самым отрицательным персонажем - без суда, без права объясниться?
- Давайте не будем сейчас открывать дискуссию, - говорю тихо.
- Молодость проходит! Красота проходит! - кричит мне парень, растворяясь в стеклянных дверях.
- Так надо жить и кайфовать в моменте - срываюсь я, и тут же поглубже прячусь в ворот пальто.

И вот, получается, я и он остались непонятными друг другом, каждый со своей дыркой в душе, которая заставляет нас делать ненужные, понятные одним нам вещи: его - просыпаться в раннюю рань, в темень и холод, ходить по вагонам, глотать горечь людского невнимания и собственного несчаться, а меня...а, впрочем, то же самое. Но он, конечно же, никогда об этом не узнает, а если узнал бы - не поверил. И когда я сказала, что надо кайфовать в моменте - я не имела в виду танцевать пьяной на столе, хотя по моему лицу, небрежно спрятанным за толстым слоем пудры, кажется, что именно этим я занималась вчерашней ночью. И Евангелие у меня действительно лежит на полке, как и другие книги, и все остальные предметы в доме, к которым я не успеваю прикоснуться из-за того, что без передышки занимаюсь другими вещами, в которых созидательной составляющей, возможно, даже больше, чем в разговорах о Боге. И даже сам факт того, что я сейчас об этом думаю, рвусь и мечусь, пытаясь убедить себя, что я не совсем плохой человек, не самый - сам этот факт означает, что цель его хождения в народ достигнута, что слово его работает. Но он об этом не узнает, и мы оба останемся с этой бетонной плитой презрения и разочарования друг в друге, в людях, в собственных идеалах, обесцененных обывательским равнодушием. А мужик дощёлкает семки, сойдёт на станции Красный Рог и всё у него будет понятно, вечером грузди закатает в полторашки.

Для кого-то ты - король пустыни, а для кого-то ты просто...

"Что сегодня вечером делаешь?"
Вот случается, знаете ли, прозаическая ситуация: у молодой дамы с молодым человеком возникают флюиды симпатии, которыми они обмениваются, шлют друг другу фотокарточки, её глаза встретили его глаза, и еще пара щепоток всякой пошлой чуши, и вот уже в топке разгорается интерес известного романтического свойства, от превращения которого в пожар отделяет лишь бутылка игристого и звонок квартирно-посуточному сутенеру. И вот он уже стоит на кассе с ламбруско, "- оно не по акции", "- не важно!", "вы там аккуратно, постельное в шкафу над телевизором", - падает в её руку ключ, "до часу ночи закончите?" И предвкушение, как глиссандо на пианино, у которого западают клавиши, не так, чтобы ах, конечно, не то, о чём писал Куприн в школьной хрестоматии, но тоже что-то, не фейервек, но хотя бы вспышка спичечной головки во мраке душной, тягучей жизни. У неё, конечно же. У него - не знаю. Потому что он не приходит. А она излишне горда, чтобы спрашивать - насколько можно быть гордой, когда ты сидишь в чужой квартире на диване, замусоленном чужими гениталиями, и неудобное бельё впивается в тебя как жук в деревянную балку и точит её, как тебя точит твоя обида. Она идёт по улице, перебирая в уме причины, почему он вдруг выплюнул её в этот вечер в мутное пространство микрорайона, как горьчащий окурок, растоптал в мелкой луже ненужности, невзаимности, остывшего интереса. И если бы эта, такая, в сущности, безделица случилась сто лет назад, она имела бы шанс думать, что он внезапно погиб на дуэли или в ярмарочной толпе его затоптала лошадь под гогот пьяного ямщика. Имела бы шанс думать, что причина не в ней. Но он уже выложил сториз. Поэтому, причина, конечно, в ней, которая недостаточна хороша - сегодня, вчера, всегда. Она - ты.
- Ты ж английский учишь, переведи, что у меня на футболке написано. А то вдруг там что-то неприличное, кто прочтёт - подумает, что я это...того, Элтон Джон.
Ты кусаешь губы и робко лепечешь что-то про то, что вы такого ещё не проходили, и вообще "калифорния" и "дизель" - это названия, они и по-русски, тоже, "калифорния" и "дизель"...
А, ну ладно.
Говорит отец. Он бы хотел тобой гордиться. Но пока не очень получается.
- Ну что, куда после института работать пойдешь? Экономист - это бухгалтером значит? Или в банк, кредиты выдавать? А скажи, если сейчас доллары купить - это выгодно? Вам на парах говорили?
Ты кусаешь губы и робко лепечешь в телефонную трубку что-то про то, что есть тут несколько стажировок, и вообще, кажется, проглатывая свой инфантилизм, ты до сих пор не разобралась, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, а только сильнее запуталась, и если б преподаватели по экономике что-нибудь понимали в экономике, они бы давно уже были миллионерами, пап...
А, ну ладно.
Говорит отец.
- Ну только не надо плакать. Я всегда привык, что ты улыбаешься, а тут ты плачешь, и я прямо не знаю, что делать. Ну, не получишь, бывает. А если б дети были- то тогда бы что? Это мне уже поздно куда-то в жизни ёрзать, а у тебя ещё много хорошено впереди. А, то, давай, к нам в больницу бухгалтером, у нас анестезиолог новый, молодой, красивый, из Гомеля приехал...
Ты кусаешь губы и робко лепечешь, что ты сама со всем справишься, что вообще-то ты кое-что можешь, и кое-где тебя даже хвалят, и хорошо бы вместе съездить - помнишь, как в детстве? - куда-нибудь в горы, где ты показывал мне такие красивые синие цветы, я еще потом из них гербарий сделала, он висел у тебя в кабинете. Машинально тянешь руку к напомнившему о себе телефону:
"Что сегодня вечером делаешь?"

В гостинице, чтобы подключиться к интернету, нужно пройти обязательное крещение автоматически открывающимся сайтом типа "красота, звезды, гороскоп". И вот, на первой полосе, мне выдают: "Советы стилиста: 7 табу для полных женщин". Секреты упихивания телес в текстильные изделия раскрывает некая Юлия Крылова.
Для начала, открываю шкаф и выкидываю платье с пайетками, атласный пиджак и кожаный плащ с отливом. "Блестящая одежда для женщин размера plus-size под запретом! " - назидательно замечает Юлия. Декольте, шифоновые блузки, шелковые маечки с кружевами - тоже на помойку. "Голые" платья не для вас", - кисло щурясь, констатирует Юлия. Ну а трусы, Юля? Трусы-то в кружевах можно оставить? Для себя, для души - чуть стыдясь умоляю я шмоточного цербера. "Обязательно надевайте вниз корректирующее белье! Оно обязательно должно быть в гардеробе каждой девушки размера плюс-сайз!" - отпихивает меня высоким каблуком суровая экспертка. Но что же делать мне, Юлия? "Стоит последовать совету секретарши Верочки из советского кинофильма «Служебный роман»: «Неудачные ноги нужно прятать под макси!» Носите платья и юбки в пол или длиной ниже колена". Вот прямо так и носить? И чтоб - ни-ни? Никому ни кусочка ляжки? Кто-то даже считал, что они ничего...Но Юлия смотрит на меня с миксом жалости и презрения, с трудом сдерживаясь, чтобы не раздавить меня своими Джимми Чунями, как усатого таракана. Так что я не решаюсь спорить. Лежа на полу среди мятых тряпок и помятой самооценки, где-то сверху, в сиянии небесных сфер и богемских люстр я слышу назидательный голос Юлии: "Всем известно, что горизонтальные линии зрительно расширяют, укорачивают и приземляют человека. Это самые опасные линии". По наивности своей, я думала, что человека приземляют зашоренные взгляды, отсутствие опыта соприкосновения с прекрасным и билет на мультимедийную выставку Никаса Сафронова. Двадцать четыре года я жила с этим убеждением, и ровно столько же была уверена, что самые опасные линии - это прямые сплошные: на асфальте и в кардиограмме. Но Юлия, ни секунды не сомневаясь, вывернула мой багаж жизненных ценностей как миску с картофельными очистками. " Даже распущенные волосы создают горизонтальную линию", - шепчет мне Юлия. Размахалась тут патлами. И когда я уже окончательно готова захлебнуться в соплях и слезах перед лютующей шмоткессой, она снисходительно поднимает меня за загривок и мягко, глядя в глаза произносит: "Важно «посадить» одежду на себя". Прости, Юля. Мне если сажать - то только моркву.

Недавно поняла, в потоке экзистенциального ужаса, что больше всего я боюсь стать той женщиной, что выглядывает из своего порше в поиске свободного места на парковке у Азбуки Вкуса. Если вы когда-нибудь увидите на моём лице эту брезгливую гримасу кислого превосходства, стукните меня головой об асфальт, и - в мокрый снег меня, в метель, прямо в баленсиагах, на гололед, в ледяной дождь и гололедицу и в прочую гадость, которую мне ежедневно обещает мчс по смс. Видимо, для профилактики.

А вам чего страшно?

Вылезает мне оповещение: вышла книга “Что делать, если вам изменили”, рекомендуем срочно. Объемный труд на 400 страниц по цене 640 рублей. "Известный психолог Марина Травкова исследует феномен неверности, развенчивает мифы..." и совершает прочие экзорцистские практики на поприще чужого секса. Диву даюсь, да и только! С таким же успехом вы, родные, могли бы прислать мне книгу “Что делать, если в вас на лету врезался майский жук”. Или “Что делать, если вам кажется, что кассирша в Пятёрочке поблагодарила за покупку неискренне”. Могу еще полсотни книг напридумывать такой же степени важности. Искренне, друзья, не понимаю, почему обычный секс обычного человека с другим обычным человеком заслуживает столь пристального внимания и возводится в степень проблемы, которая требует целой книжной полки с неотложной литературой на этот случай. Понимаю, что у всех у нас свои пунктики. Кто-то не может равнодушно смотреть на бездомных котят или крутую тачку соседа, или на красивых женщин, или на некрасивых женщин, я не могу равнодушно смотреть на уродливые заборы, и нас это задевает, и мы идем, думаем, несем это попавшим под горячую руку ближним, или в комментарии под фотографиями незнакомых нам людей, и куда угодно, где это не надо и не к месту. Но почему-то один из этих тёмных интимных углов в сознании некоторых граждан, где один человек сделал приятно другому человеку без их участия, вот этот вот вовсе не их ума дела уголок, вдруг подмели, отмыли, провели электричество и обставили мягкими креслами, чтобы каждый мог в нем потоптаться, посидеть, примерить на себя, осознав степень важности свежей обретенной проблемы. Я же не могу взять в толк, почему столь обычное событие, получившее странное и бессмысленное название “измена”, подвергается в массовой культуре такой катастрофической драматизации. Вот заборы - это да.

Бывают вечера, когда отдал бы что угодно, чтобы почувствовать жизнь: зайти с мороза в тепло, повесить на крючок шубу там, где человеческий смех, треск дров, жар топящейся печки и чужого красивого тела. Или куда-нибудь, где хрипит оркестр, шапманское, танцы, огоньки, где улыбаются твоим шуткам. Бывает вечера, когда отдал бы что угодно, чтобы не брести домой сквозь хмарь и пустоту черных улиц с мучительным, обманчиво манящим светом вывесок. Как я сегодня. О, такие моменты заставляют поддаваться низменным и порочным мыслям, обнуляя успехи личностного прогресса до точки, где ты начинается зависть, злость и жалость к себе. Будто бесы, спрятавшиеся в грязных урнах и запотевших автомобилях шепчут, что ты, один, не знаешь, не умеешь, не стараешься жить, а другие - знают, и сидят сейчас в окнах с желтым светом, по двое, по трое, или танцуют где-то, смеются, намазывают бутерброды. И на одном дыхании пройдя все этапы скатывания в персональный ноябрьский нуар, ты в конце-концов завидуешь парню, который стучит в окошко круглосуточной аптеки, чтобы купить презервативы. Но в этот раз типичный сценарий возвращения домой был нарушен. В этот раз на улице нас было двое: я и мужик. В одной руке, под мышкой, он нес пластиковую оконную раму без стёкол, а в другой - истертый пакет. Увы, даже такая примечательная деталь, как пластиковая оконная рама без стекол под мышкой, не могла вызвать моё любопытство на этой вечеринке безысходности для двоих. Но тут к мужику привязалась собака: тощая, несуразная, с отвисшими сосками и брюхом. Она сердито огрызалась и наматывала круги рядом с моим попутчиком, высказывая своё бездомное собачье возмущение неблагородным, визгливым лаем. Мужик нехотя отмахивался пакетом, но собака не унималась. На данном уровне взаимождействия они просуществовали два квартала, и обоим не надоело. Постепенно я нагоняла парочку. В какой-то момент мужик меня заприметил и стал вопросительно озираться - почему это нас на улице двое, а собака доёбывает его одного? (Именно это слово читалось в его пустом взгляде). Но вот я подошла так близко, что стала слышать: то, что я ошибочно считала собачим монологом, является разговором двух личностей, двух индивидуальностей, чьи мировоззрения столкнулись, как два дешевых вина случайно сталкиваются в одном стакане на плохом дне рождения. Каждый раз, когда собака крикливо гавкала на мужика, он отвечал ей "пошла на хуй", которое с каждым разом становилось всё громче и злее, что, кажется, только раззадоривало собаку. Клянусь вам, читатель: если бы вы, как и я, оказались в этой ситуации третьим - невольным наблюдателем, унизитильно поставленным лицезреть это отрицание, мрак, отчаяние и уродство всего сущего, морщась от ветра и заляпывая ботинки грязью, вам бы, как и мне, стало жаль своей жизни, которая протекает вот так и прямо сейчас. Погрузившись в осознание бездонного ужаса, который вдруг обнял меня холодным ночным дыханием, я не заметила, как на улице стало тихо - ни собаки, ни мужика больше не было слышно, они исчезли. Наверное, просто два небесных ангела на пару минут спустились на землю за чем-то своим, небесным, а фильтр моего восприятия распознал их вот так вот неказисто и плохо, с ошибками, с икаженным звуком, так как надо мною, как бы я ни обманивалась, властны прозаические материи и желания вроде печки, танцев и медведя с цыганами.

Знаете, есть такая песня "Ехали на тройке с бубенцами..." певца Малинина. Не помню, где услышала её впервые, да и слышала ли я её когда-нибудь вообще. Но она была мне близка, как мамин свитер, как чашка, с которой я приехала заселяться в общагу на первый курс. Я любила сесть за пианино и наиграть (по ужасной партитуре для баяна) "дорогой длинною, да ночкой лунною". И так как моя партитура для баяна задавала либо слишком высокие, либо слишком низкие ноты, то я не пела вслух - а пропевала этот романс в голове голсом певца Малинина - таким мягким, интеллигентным, осмысленным. Таким голосом доброго друга, каким представлялся он мне. Почему я рассказываю это в прошедшем времени? Потому что вчера я пошла лечить зубы и долго ждала своей очереди в коридоре, где шел телевизор. И за сорок минут я послушала их всех: Любовь Успенскую, Елену Ваенгу, Ирину Круг. И вот на сцену вышел Малинин и: "Ееееехали на тройке с бубенцааами...." И так с плоско, с хрипотцой, с вот этим "ээээ-эх", плохим, дешевым, эстрадным, с вульгарным блеском в глазах, сливающимся с россыпью стразиков на лацканах белого пиджака. Совсем не так, как "Ехали на тройке с бубенцами" звучали во мне всю жизнь..." Стало как-то обидно, стыдно и немного грустно. "Ехали на тройке с бубенцами, да теперь проехали давно..." И если бы эту историю писал Чак Планик, то он бы закончил её фразой, что так будет со всем, что мы любим. Ну и ещё что-нибудь бы добавил, про порно, рак легких и общество потребления.

Куда спрятаться от женщин, которые хотят научить меня жить? Так и лезут в сториз, пристали, как смола. Говорят, надо мне срочно уйти с нелюбимой работы и скорей - то в Лондон, то на Филиппины, то ещё куда-нибудь, под пальму, работать никак не больше трех часов в день, так, чтоб постучать по клавишам, мильон-другой заработать и скорей в бассейн, играть в лучах заката бокалом игристой жижи.
Говорят, жили плохо, горбатились, как кони на галерах, а вот смогли, зажили, заимели свой кусок торта - щас и для меня отщипнут, чтоб я тоже, несчастная, с секущимися концами, в дырявых сапогах смогла помечтать о каких-нибудь баленсиагах. А еще хорошо бы мне научиться мужиков соблазнять - красивых, статных, инстаграмных, желательно с гражданством Евросоюза, а не каких-то лохов в валенках, которые путают клитор с коленной чашечкой. А другие говорят, что мужики мне вообще не нужны, это всё фу, немодно, где мужик - там токсичность, абьюз и запах овчины с мякиной, надо быть сама себе sugar daddy, а гетеросексуальность - в 2020 это хуже провинциальности и угревой сыпи. Для кого-то же регулярно пишутся эти подборки искусных перед-сном-девайсов, чья цена равна средней зарплате в небогатом регионе.
И ведь что-то заставляет этих женщин путаться под ногами в чужих сториз, как подброшенных котят у подъезда многоэтажки, стучать в экран - посмотри на нас, посмотри, посмотри как мы счастливы, успешны, любимы! Вот мой муж, вот я в кремовом пальто, вот мой плоский живот и сытые дети, в цветах, в волнах, в квартире с идеально белыми стенами. Хочешь так же? Ну скажи, что хочешь так же, ну позавидуй, ну пожалуйста, чтобы мне хотя бы на минуту показалось, что моя жизнь имеет смысл, незнакомая и чужая мне женщина, хотя бы ты. Так и стонут!
Поскорее бы их, бедных, отпустило.
.

О, друзья! Никогда, слышите? Никогда не оставляйте свой номер телефона менеджеру по продажам в фитнес клубе. Оставляйте его незнакомым мужчинам, телефонным мошенникам, случайным попутчикам в поезде, но только не девушке в опрятном костюме, которая без вдохновения симулирует искреннее участие в вашей судьбе на поприще идеального пресса. Я имела несчастье заехать в пару фитнес-клубов на районе, случайно, спонтанно, дерзнув в порыве – и как же горько я жалею об этом своем сумасбродстве. Уже две недели мой телефон атакуют неотличимые друг от друга Катерины и Юлии, которые цепкими коготочками тянут из кармана мой кошелек и настойчивыми пинками подталкивают меня к кассе: купи, купи абонемент! Страшно домой возвращаться – а вдруг они уже у двери, стоят, краснеют, улыбаются с мороза: «Алина, когда вы к нам?». И вот я хожу, нервничаю, раздражаюсь, а мне говорят: «Алина, ну что ты. У них просто такая работа». Ты, Алина, должна быть снисходительная к Катеринам и Юлиям. Они устали, костюм тесен и зубы ноют, и голова трещит в сто пятьдесят первый раз рассказывать «дизайн нашего клуба выполнен в стиле космического корабля». Она тебе улыбается, называет тебя на вы, вежливо интересуется, комфортна ли для тебя температура в бассейне, а ты морщишься от этой нудной благожелательной фальши, как от компота из алычи, и тут же стыдишься этого. И она это видит, и голос её срывается, и вам обеим так неловко, что хочется кашлять. И, по-хорошему, по-человечески, наверное, надо бы усадить эту Юлию на стул, напоить чаем, похлопать по рукаву болезненного цвета блузки, рассказать, что тебе, как и ей, ехать домой с двумя пересадками, а после, в прихожей, долго отмывать сапоги от гадкой декабрьской жижи, достающей до самых коленок, так что ей не нужно передо мной пресмыкаться, напрягая лицевые мышцы, я того не стою. Можно расслабиться, поплакать, высморкаться в салфетку – я сделаю вид, что не заметила, пусть ей хотя бы на минуту станет легче. Но не будет ли бестактно пробиться сквозь эту, навязанную корпоративными стандартами, стену клиенто-ориентированного подобострастия и нарушить этот хрупкий театральный мир своим порывом гуманизма? Нарвусь на упреки в неотесанности, а её, ещё, чего доброго, уволят, костюм отдадут другой. Да и легче думать, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, даже в таком бесчувственном и скользком мире корпоративных продаж. Так что, прости меня, Юлия. Работа у тебя такая.

Как-то раз, случилось, один знакомый - даже не назову его приятелем, завел со мной разговор о сексуальных подвигах во время карантина. Дело было в маленьком городе, где тиндер заканчивается на пятом свайпе - поэтому в погоне за удовольствием есть азарт, интрига и риск. Как известно, ограничения подстегивают творчество, а недоступность - желание, и этот разговор никак не мог бы состояться в Москве. Он мог состояться только там, где секс нельзя добыть с помощью пару тычков в экран смартфона с такой же легкостью, как заказать доставку диетической куриной грудки.

Не то, что бы занятно: знакомый, очень сразу, рассказал мне, как занялся сексом с соседкой по подъезду. История, по-видимому, должна была пахнуть лирикой: в детстве вместе гуляли в одном дворе. Катались на качелях: она - его, а он - ну, а что он? Вот, приехал через пятнадцать лет, а она его последний раз помнит таким, когда он был младше, чем её сын. Снял квартиру посуточно - ну, и. Было нормально. Пара технических подробностей, слишком очевидных для пересказа.

Не знаю, почему. Мне стало так противно. Был теплый майский вечер, я была в красивом платье. И парень, в общем-то, неглупый, и кажется, могли поговорить о чём-то: о работе, о любимых блюдах, о французской новой волне. А тут - эта история, мне надо как-то с ней быть, что-то ответить.

Как-то в детстве я пришла к подруге - она жила с бабушкой, чья четырёхкомнатная квартира позволяла терпеть гостей. Да и бабушка обычно была не против, а в тот раз даже решила нас накормить. Передо мной поставили огромную тарелку варёной печени с макаронами, такую, с розочками, в которые лили суп в заводских столовых. Перед подругой - тоже.
- Ну и гадость, - сказала подруга.
- Ну и гадость, - подумала я, но ради приличия начала жевать дебёлые коричневые куски. Мне казалось непростительным обидеть бабушкины кулинарные таланты. Было отвратительно, но я доела это блюдо до самых розочек на керамическом дне - в десять лет я была самым покладистым в мире ребенком, в отличие от подруги. Теперь, забредя в торговый центр, я встречаю ее глаза за витриной отдела "Всё для ногтей" - и делаю вид, что не узнала, и вижу в её взгляде благодарность. Так вот, печёнка. Ужасная, мерзкая, как резина, с беловатыми трубками сосудов. Которую я ем, потому что мне кажется, что так обязывают моральные нормы гуманности человеческих отношений.

Ветер приятно щекочет волосами мою голую спину. Под ногами сочно хрустят майские жуки.
- А у тебя было что-то подобное за эти пару месяцев?
Отшучиваюсь, что у меня нет симпатичных соседок. Да и родители уже сто раз переехали из дома, во дворе которого были мои качели, классики и бадминтон. Ещё раньше, чем умерла бабушка, не умевшая готовить печенку. Да и вообще, я не с родителями живу.
- Снимаешь?
- Да.
- На Лермонтова 36?
- Как ты догадался?
- Видел фотку у тебя в инсте. Знакомое покрывало. И бокалы. Мы ещё разбили один.

И вроде теплый майский вечер, журчит фонтан. А мне, почему-то, так противно.

Любопытства ради: есть ли история или текст, который вы считаете у меня лучшим? От которого вы особенно покайфовали или взяли себе какую-то мысль? Не прошу вас копаться в архивах - достаточно просто написать: "рассказ о том, как мужик материл собаку", и я пойму, и порадуюсь. Жду от вас в комменты, три с половиной моих фаната 😊

...поэтому душераздирающего новогоднего рассказа о тщете, слякоти и обманчивой вере в чудо не будет. Но будут другие, дорогие мои читатели. Как рада, что вы со мной.