Помнится, они и ютьюб не замедляли.

https://t.me/fontankaspb/88697

Это, к сожалению, еще раз подтверждает, что МКБ, конечно, не краснеет, но расстройствами сексуальной идентификации реально страдают единицы, и их надо спасать, конечно, делая операции.
А зато шизофреников и шизоидов пруд пруди. И если из не выявлять и лечить, а объяснять все личным выбором, будет беда.
То, что он представляет себя девочкой, а не Наполеоном, вопрос вторичный.

https://t.me/bazabazon/40401

Учитесь!

Вечерние мемы часть 4
#ржунимагу

Власти Петербурга предписали ТСЖ перевести домовые чаты в мессенджер Max, рассказал «Фонтанке» управляющий одного из ТСЖ Московского района.

Переход следует осуществить «в максимально короткий срок» и отчитаться об этом не позднее 18 августа (само письмо датировано 15 августа). После — отчитываться о наличии таких чатов в национальном мессенджере каждый месяц.

ТСЖ также просят разместить информацию о Max, включая ссылки для скачивания.

@fontankaspb

Устроим вотсапное сопротивление.

Зима, февраль, Израиль, из окон смертно дует ветер, пальмы… Мы сидим на кухне и пьем чай с ромом, ты всегда любила добавить в чай чего-то крепкого, хоть пару капель… Ты поправляешь проетый старый оренбургский платок. Сколько я себя помню, ты вечно им накрываешься зимой, когда дует. Я как в детстве сижу, подобрав под себя ноги. Рассказываю.

– Мам, знаешь, иногда меня накрывает мысль, что в 30 лет я только начал понимать, кто я.
Тогда я мучился вопросом, а успел ли я, а то ли я выбрал? Смотрел на других мужчин, они все были такие рослые, такие сильные, такие умные. У кого-то карьера, у кого-то деньги. Мне казалось, что я проигрываю. Помнишь, я все время сравнивал себя, а ты говорила: «Не смотри по сторонам, займись собой». Но я не слышал, на это ушло время…
Женщины в моем окружении тогда тоже метались, в 90-е. То тревога за детей, то страх упустить себя. Все это было так знакомо и близко.

Я делаю глоток, вдыхаю пар, пахнущий ромом.

– Потом ссора. Вот это был удар мам. Я смотрел на свою жизнь и видел не то, что сделал, а то, чего не сделал.
Сколько дорог прошел мимо, где я не заработал, где я не научился. Я пытался доказать, что я еще молодой, хватался за проекты, за новые идеи, иногда за глупости. Мне казалось так важно доказать, что я молод. А внутри был страх, что потолок уже рядом или даже позади. И женщины вокруг тоже менялись. Дети у них уходили. В их глазах я видел ту же пустоту, которую я боялся в себе.
Но именно тогда я впервые начал задаваться вопросом, чего хочу ИМЕННО Я. Это был такой временный застой, пауза, остановка, ступор. Я снова и снова возвращался к вопросу, чего же я хочу, чего же хочу я, а не все вокруг меня.

Ты слушаешь и киваешь, как будто это лекция-исповедь. Ну, как бы, конечно, и не лекция, и не исповедь. Такой вот разговор. Ты умеешь молчать. И поэтому я говорю, говорю и говорю…

– А потом пришли 50, – я говорю еще тише, – И впервые стало ясно, сила уже не бесконечная. Пришлось признать, что я не могу бесконечно гнаться.
Нужно было остановиться и подумать, что я могу оставить после себя. Это было такое важное время для меня. Я женился, я нарожал детей. Знаешь, мам, я в этом возрасте начал чувствовать себя каким-то иным качеством, каким-то другим способом, внутренним хронометром, внутренним, как называется этот прибор, который показывает прием самолета, не помню, высоту самолета.
Другие приборы стали появляться у меня на перфиде. Как будто живу я больше не мальчишескую энергию, а спокойную силу. Ну, кстати, и слабость тоже, и женственность. А женщины в это время вдруг начали жить для себя. Я видел это у подруг, у знакомых. Я даже завидовал им, они позволяли себе свободу, а я все еще учился.

Мы замолкаем. У меня всегда разговоры с мамой как будто и не начатое, и не законченное. В кухне тепло, а в окне темно.

– Мам, – шепчу я, – все эти кризисы, это ведь не про поломку, это как пороги на реке. Вода шумит, бьется, но становится сильнее. Наверное, все это понял только теперь.
И то, не то, чтобы понял, нащупываю.

Ты смотришь на меня с улыбкой, даже чуть-чуть смеешься. Еле слышно.

– А почему же я раньше не думала об этом, – спрашивает мама с улыбкой.

Я беру тебя за руку и отвечаю.

– Потому что ты жила прямо, мамочка. Я все еще учусь у тебя…

Вечер, февраль, Израиль. Мне 64. Мамы нет уже 12 лет.
Она умерла в день своего рождения, в 6 часов утра. Ей было 77. Я скучаю так, что иногда сердце ноет, скучаю по нашим разговорам, по твоему удивлению, по моей гордости - оттого, что могу тебя удивлять.
Мамочка, я тоскую по этим разговорам.

Этот разговор был одним из последних, что я помню…

Прекрасный разговор. Послушайте и станете капельку счастливее https://youtu.be/xQpmZAtCTn0?si=tsWrk_twxzbiHkSG

Игра в кость пошла.

https://t.me/IrinaVolk_MVD/5209

МОИ МЕСТА
Это тот самый дом в том самом переулке между Сретенкой и Трубной, где прошла моя перестроечная юность и гда совсем недавно поселились герои "Раши". Да, да. Этот зелёный особняк и квартира в нем с огромной чугунной люстрой. Все это существует сейчас. Это был последний дом моей мамы. Я не смогла продать. Сдала квартиру хорошим людям. Но каждый раз прогулка по Сретенке и Трубной это целый шлейф воспоминаний. От самых светлых до действительно страшных. Здесь в подъезде меня чуть не изнасиловал бандит. (Ничего не закрывалось, свет не горел в переулке. Страшные и темные времена Гаврюши Попова.) Меня спасли детские машинки моего крошечного сына. Мужик начал меня душить и сумка с этими машинками выпала из рук и они раскатились по плитке подъезда. Он от неожиданности разжал руки. То ли в детстве не доиграл. То ли красоты такой раньше не видел.) Я начала на него орать:
- Собирай, козел! Что стоишь!

Он посмотрел на меня как безумный и как был, с полурастегнутыми штанами выбежал вон из подъезда. 1991 год.

Здесь, возвращаясь с работы я неожиданно получила сто и одну розу от каких то кавказских ребят с Центрального Рынка со словами:
- Вы сегодня самая красивая девушка. Это вам на счастье.
1992 год.

Здесь у меня на глазах из расселяемого дома напротив выносили трупы пяти 15-16 летних подростков умерших от передоза в местном наркопритоне...

Здесь... здесь... здесь...

Сейчас на моей малой Родине - расцвели гламура. Она все больше начинает напоминать Патриаршие. Несколько десятков ресторанчиков. Новых проектов. Есть очень симпатичные. Есть просто отвратные. Не рекомендую ресторан "Бистро" на Трубной. С закосом под Францию и ценами, как в Мишлене заведение пока предлагает вам рассадку еще более тесную, чем в Кофемании. Суетливое и бесконечное по ожиданиям обслуживание и унылую еду под поистине великолепными названиями в меню. Вот меню писал истинный поэт. Но все остальное - не советую. Испортите вечер. Но если пойти дальше в Малый Сухаревский то там вас ждет вполне симпатичный японский ресторанчик. Веселый и легкий. В принципе на Трубной представленна широкая география кухонь. От испанской до китайской и практически все в творческом поиске. Но Глеб Сперанский ни в один из них бы не пошел. Как старожил он не любит пафоса и поэтому со Степановым он встречался в чешском пивняке на углу.

Мало, что осталось от моей бандитской Сретенки. И наверное это здорово и так и должно быть в богатой и цветущей Москве, но ушли наши дворы, где мы гуляи с детьми и собаками. Аборигены больше не здороваются по утрам друг с другом как раньше. В переулках живут в основном понаехавшие. Мой сретенский дом растерял свои привидения. Они теперь живут только в моих книжках. Но сам дом стоит. И в нем в бывшей маминой квартире все также с высокого почти четырехметрового потолка свисает бронзовая старинная люстра.

Книжка "Раша" здесь

Ето я выспавшийся, полный енергии и сил