Ээээээ... Чо, правда? Есть такие люди? Я ко всякому привык, но это, мне кажется, какой-то кровавый навет
UPD: мне тут написали, что непонятно, какие люди меня удивляют: описанные у Шитовой или те, что никогда не загадывают книге в конец.
Ну, которые заглядывают, конечно! Дикость какая-то. «Можно нам сначала Апокалипсис, а потом ещё немножко буржуазных радостей?».
OH WAIT! Может, они русские?
UPD: мне тут написали, что непонятно, какие люди меня удивляют: описанные у Шитовой или те, что никогда не загадывают книге в конец.
Ну, которые заглядывают, конечно! Дикость какая-то. «Можно нам сначала Апокалипсис, а потом ещё немножко буржуазных радостей?».
OH WAIT! Может, они русские?
Forwarded from Книжное притяжение | Galina Egorova
Наталия Шитова написала в Фейсбуке о своём наблюдении за чтением на Литнете.
Мне очень странно, я никогда не смотрю, чем закончится начатая мною книга.
Любопытно, вы заглядываете в конец произведения?
Или так только на Литнете?
Мне очень странно, я никогда не смотрю, чем закончится начатая мною книга.
Любопытно, вы заглядываете в конец произведения?
Или так только на Литнете?
Будучи существом экстремально ленивым, я обожаю, когда мои идеи осуществляет кто-то другой, а мне можно наслаждаться результатом и можно ничего не делать. Много лет подряд я как-то невнятно и бестолково носился (возился?) с проектом «ЧХСА: Что Хотел Сказать Автор?» - сажать современных живых поэтов и спрашивать, как у них написалось то или иное стихотворение.
И что же? Прекрасная Наталия Бесхлебная вот делает примерно это самое на «Афише Daily». Ура же! Сколько радости задаром!
http://bit.ly/2BfANdG
И что же? Прекрасная Наталия Бесхлебная вот делает примерно это самое на «Афише Daily». Ура же! Сколько радости задаром!
http://bit.ly/2BfANdG
Афиша
«Я просто стоял рядом и смотрел»: поэты рассказывают, как они пишут свои стихи
Процесс создания стихов часто кажется чем-то средним между магией и случайностью — на самом же деле все гораздо интереснее. «Афиша Daily» продолжает расспрашивать ...
Класс. Точное исследование, кто кого чаще перебивает: мужчины, изображённые в их произведениях женщинами, или женщины, изображённые мужчинами. Понятно, что исследование англоязычное, в русской чаще всего приходит очередной король шотландский, чтоб перебить их всех.
Forwarded from Мрачное обозрение (Sergey Sdobnov)
На русском языке в издательстве Эксмо выщла книга Бена Блата Любимое слово Набокова — лиловый. Что может рассказать статистика о наших любимых авторах.
А теперь наоборот: немного неточных методов в самой точной из гуманитарных наук, лингвистике
Forwarded from Canal du Midi
Склонение существительного путь. Был такой параграф в учебнике русского языка, изданном для украинских школ. Русские формы — путь, пути, пути, путь, путем, пути — сопоставлялись там с украинскими: путь, путi, путi, путь, путтю, путi. Главное отличие: в украинском путь — она. Грамматический женский род. Однажды Глеб спросил отца, как так получилось, что путь — она. Тому що наша путь, ответил Федор, вона як жiнка, м’яка та лагiдна, в той час як росiйський путь — жорсткий для життя непередбачений. Саме тому у нас i не може бути спiльної путi.
Евгений Водолазкин «Брисбен»
Евгений Водолазкин «Брисбен»
Всегда мечтал о том, чтобы кто-нибудь эту великую премию локализовал. Дело Оберона Во живёт и побеждает!
Forwarded from Последний вагон уходящего поезда
При моральной поддержке некоторых коллег объявляю об учреждении русского аналога Bad Sex Award; если вы, дорогие читатели и рецензенты, будете встречать чудовищные описания секса в свежевыходящей русской прозе, скидывайте, пожалуйста, их мне (адрес в описании канала), а в 2019-м, если у нас еще будет интернет, мы кого-нибудь торжественно наградим.
За два авиаперелёта внимательно, как раньше говорили, «с карандашом» (а теперь знай тычь пальцем в пдф) прочитал книгу Глеба Смирнова «Артодоксия», прелестный романтический манифест поклонения искусству в форме как бы (не)теологического трактата.
У новой книги есть одно неоспоримое достоинство, знакомое уже читателю прежних сочинений того же автора. «Артодоксия» в равной степени обаятельна, притягательна, отвратительна и смешна - что заставляет читателя почти всё время пребывать в том состоянии, которое иногда, изредка настигает в светской беседе, лучше застольной, лучше согретой дыханием алкоголей, лучше с людьми едва знакомыми. В этом плывущем мареве уюта ты охотно и бездумно поддакиваешь далековатым сближениям и метафорическим скачкам умственного зайца, почти что улизнувшего от нетрезвых гончих слушательского внимания. «Ну ведь очевидно же, что мир - это частный случай войны!», «Синоптические Евангелия для лохов! Для настоящих пацанов Христос диктовал Иоанну», и ты весело киваешь и чокаешься, хотя и замечаешь краем гаснущего сознания давно знакомые разверзающиеся пропасти.
Некоторым досадным недостатком (вполне скрадывающимся вышеупомянутыми достоинствами) является год написания и публикации книги. Будучи создана circa 1904, она бы наверняка произвела некоторое впечатление и даже нашла бы горячих поклонников и страстных гонителей. Жаль, что сослагательного наклонения история терпит только в книжках про попаданцев, а в этом скучном мире обычно люди смущаются повторять светские шуточки, с одной стороны навязшие в зубах ещё сто лет назад, а с другой, приведшие, пусть и довольно кружным путём, к Мировой Войне (1912 - 1945).
Впрочем, это совершенная ерунда и мелочи. Единственное, что действительно досадно в анахроностических и антиисторических построениях беглого и живого ума Г.С., это решительное несуществование его воображаемого адресата. «Точно так же, как вы каждое воскресенье ходите к мессе, вы должны вместо этого поклоняться Духу Святому, воплощающему себя в искусстве, а более всего в поэзии», – возглашает автор - - - кому? Предвоенная belle epoque заявила окончательную эмансипацию искусства от Церкви как насущную проблему, послевоенное отчаяние вколотило между ними отчаяние клином. Когда Адорно требует прекратить писать стихи после Освенцима, он заявляет себя как _покидающего_ церковь артодокса. После любых больших потрясений в европейском авраамическом богословии всегда возникал вопрос: где был Бог, когда (жгли катаров / убивали гугенотов / чума косила города / казаки громили евреев / мусульмане убивали казаков / венгров / испанцев / других евреев / тех же евреев, но испанцы)? И каждый раз оскорбленое в своих лучших надеждах человечество взвывало: как можем мы так же точно ходить к мессе и причащаться, исповедоваться и миропомазываться, совершать брит и шива, если Бог нас не спасает? Выворачивая эту формулу, Адорно указывает не столько на реальную невозможность писать стихи после (хм? что бы вы сюда хотели вписать? чур, я Сандармох), сколько на ту роль, которую исполняло искусство в предвоенном мире, ту огромную надежду, которую оно дарило своим прихожанам. «Неважно, что делал Бог, мы в него и в 1911-м уже не очень веровали, но хотя бы стихи что делали?», как бы вопрошает Адорно - сам хорошо понимая пустоту и абсурдность вопроса.
Глеб тщится восстановить эту Церковь Верующих в Искусство на ея руинах, и это дико мило. Ну в самом деле, если по всем остальным направлениям интеллектуального и духовного развития мы на всех парах несёмся в ситуацию «до 1913 года», почему бы и в области мистического богословия на эстетических дрожжах не вернуться в ту же точку?
Думаю, что на меня самого лет в 16 книга могла бы оказать известное воздействие. Мне бы не казались такими смешными опечатки в терминах лурианской кабалы, не казались унылыми отсылки к Бердяеву и Флоренскому, а напротив, я бы еще и в книжечку стал что-нибудь такое выписывать, и был бы на долгие годы очарован.
У новой книги есть одно неоспоримое достоинство, знакомое уже читателю прежних сочинений того же автора. «Артодоксия» в равной степени обаятельна, притягательна, отвратительна и смешна - что заставляет читателя почти всё время пребывать в том состоянии, которое иногда, изредка настигает в светской беседе, лучше застольной, лучше согретой дыханием алкоголей, лучше с людьми едва знакомыми. В этом плывущем мареве уюта ты охотно и бездумно поддакиваешь далековатым сближениям и метафорическим скачкам умственного зайца, почти что улизнувшего от нетрезвых гончих слушательского внимания. «Ну ведь очевидно же, что мир - это частный случай войны!», «Синоптические Евангелия для лохов! Для настоящих пацанов Христос диктовал Иоанну», и ты весело киваешь и чокаешься, хотя и замечаешь краем гаснущего сознания давно знакомые разверзающиеся пропасти.
Некоторым досадным недостатком (вполне скрадывающимся вышеупомянутыми достоинствами) является год написания и публикации книги. Будучи создана circa 1904, она бы наверняка произвела некоторое впечатление и даже нашла бы горячих поклонников и страстных гонителей. Жаль, что сослагательного наклонения история терпит только в книжках про попаданцев, а в этом скучном мире обычно люди смущаются повторять светские шуточки, с одной стороны навязшие в зубах ещё сто лет назад, а с другой, приведшие, пусть и довольно кружным путём, к Мировой Войне (1912 - 1945).
Впрочем, это совершенная ерунда и мелочи. Единственное, что действительно досадно в анахроностических и антиисторических построениях беглого и живого ума Г.С., это решительное несуществование его воображаемого адресата. «Точно так же, как вы каждое воскресенье ходите к мессе, вы должны вместо этого поклоняться Духу Святому, воплощающему себя в искусстве, а более всего в поэзии», – возглашает автор - - - кому? Предвоенная belle epoque заявила окончательную эмансипацию искусства от Церкви как насущную проблему, послевоенное отчаяние вколотило между ними отчаяние клином. Когда Адорно требует прекратить писать стихи после Освенцима, он заявляет себя как _покидающего_ церковь артодокса. После любых больших потрясений в европейском авраамическом богословии всегда возникал вопрос: где был Бог, когда (жгли катаров / убивали гугенотов / чума косила города / казаки громили евреев / мусульмане убивали казаков / венгров / испанцев / других евреев / тех же евреев, но испанцы)? И каждый раз оскорбленое в своих лучших надеждах человечество взвывало: как можем мы так же точно ходить к мессе и причащаться, исповедоваться и миропомазываться, совершать брит и шива, если Бог нас не спасает? Выворачивая эту формулу, Адорно указывает не столько на реальную невозможность писать стихи после (хм? что бы вы сюда хотели вписать? чур, я Сандармох), сколько на ту роль, которую исполняло искусство в предвоенном мире, ту огромную надежду, которую оно дарило своим прихожанам. «Неважно, что делал Бог, мы в него и в 1911-м уже не очень веровали, но хотя бы стихи что делали?», как бы вопрошает Адорно - сам хорошо понимая пустоту и абсурдность вопроса.
Глеб тщится восстановить эту Церковь Верующих в Искусство на ея руинах, и это дико мило. Ну в самом деле, если по всем остальным направлениям интеллектуального и духовного развития мы на всех парах несёмся в ситуацию «до 1913 года», почему бы и в области мистического богословия на эстетических дрожжах не вернуться в ту же точку?
Думаю, что на меня самого лет в 16 книга могла бы оказать известное воздействие. Мне бы не казались такими смешными опечатки в терминах лурианской кабалы, не казались унылыми отсылки к Бердяеву и Флоренскому, а напротив, я бы еще и в книжечку стал что-нибудь такое выписывать, и был бы на долгие годы очарован.
Вера "Книгиня" Котенко делает прекрасный вывод из раздумий о судьбах фантастики. Я его же сделал довольно давно и не в связи с фантастикой. В этот момент, по счастью, в моей жизни случилось Ридеро. С чем я всех и поздравляю
Forwarded from Книгиня про книги
В этот вторник в редакции журнала «Новый мир» состоялось вручение премии «Новые горизонты» - ежегодной литературной премии, присуждаемой «за художественное произведение фантастического жанра». Наверное, можно даже сказать, что задача этого мероприятия - поднять уровень фантастики, как бы это ни звучало; отметить книги, которые мало отмечены, показать, что фантастика - это не только бластеры, космос и попаданцы.
(Хотя и они тоже, куда от них, наверно, денешься).
Премия была вручена писателю Андрею Ляху и его роману «Челтенхэм», которого номинировал критик Сергей Шикарев.
Второе место досталось роману «Автопортрет с устрицей в кармане» Романа Шмаракова и третье место у «Южнорусского Овчарова» Лоры Белоиван. Из финалистов, собственно, только Андрей Лях и был - вышел, сказал небольшую речь, скромно пошутив - своих читателей он знает в лицо.
Всех одиннадцать человек.
«Челтенхэм» обсуждали все - Галина Юзефович после говорила, что это великолепный роман, который стоило трудов дочитать, Шамиль Идиатуллин просто сказал, что Лях - гений, сам номинатор Сергей Шикарев говорил, что такие романы появляются в отечественной фантастике нечасто, «тем и ценнее».
Незнакомые мне люди (наверняка какие-то писатели-фантасты) за бутербродами после церемонии обсуждали вполголоса, какой «Челтенхэм» невозможно крутой, какой крутой Лях, как это всё, знаете, прекрасно, что это большая, настоящая литература.
К Василию Владимирскому я, кажется, подошла четвёртой с вопросом - как почитать этот великолепный роман со странным названием (Че́лтнем? Манчестер? Ливерпуль?). И оказалось, знаете что? Что никак. «Челтенхэм», как и роман Шмаракова «Автопортрет с устрицей..» существуют только в виде рукописей. Возможно, сказал Василий, их издадут в этом году в Эксмо.
Но это не точно.
Потому что у Ляха такая история путешествия этого романа по редакциям, что вам, правда, даже скучно будет слушать - у вас там космолёты, это не к нам, это вон в ту дверь налево. Ой, у вас тут переложение шекспировских трагедий, так это опять не к нам, это вам вон туда, видите, в конце коридора чёрная дыра, вам в неё. Ну и так далее.
Роман, который хором хвалят сорок человек и (почти) все члены жюри, получивший первое место, невероятный и сильный прорыв, почитать нельзя. У великолепного романа писателя-гения так пока и останется одиннадцать читателей, а Сергей Шикарев в фейсбуке пишет, что, мол, читайте пока предыдущие романы Ляха - «Реквием по пилоту», например.
Всё, что надо знать про нынешние реалии книгоиздания, и они совсем не фантастические.
(Хотя и они тоже, куда от них, наверно, денешься).
Премия была вручена писателю Андрею Ляху и его роману «Челтенхэм», которого номинировал критик Сергей Шикарев.
Второе место досталось роману «Автопортрет с устрицей в кармане» Романа Шмаракова и третье место у «Южнорусского Овчарова» Лоры Белоиван. Из финалистов, собственно, только Андрей Лях и был - вышел, сказал небольшую речь, скромно пошутив - своих читателей он знает в лицо.
Всех одиннадцать человек.
«Челтенхэм» обсуждали все - Галина Юзефович после говорила, что это великолепный роман, который стоило трудов дочитать, Шамиль Идиатуллин просто сказал, что Лях - гений, сам номинатор Сергей Шикарев говорил, что такие романы появляются в отечественной фантастике нечасто, «тем и ценнее».
Незнакомые мне люди (наверняка какие-то писатели-фантасты) за бутербродами после церемонии обсуждали вполголоса, какой «Челтенхэм» невозможно крутой, какой крутой Лях, как это всё, знаете, прекрасно, что это большая, настоящая литература.
К Василию Владимирскому я, кажется, подошла четвёртой с вопросом - как почитать этот великолепный роман со странным названием (Че́лтнем? Манчестер? Ливерпуль?). И оказалось, знаете что? Что никак. «Челтенхэм», как и роман Шмаракова «Автопортрет с устрицей..» существуют только в виде рукописей. Возможно, сказал Василий, их издадут в этом году в Эксмо.
Но это не точно.
Потому что у Ляха такая история путешествия этого романа по редакциям, что вам, правда, даже скучно будет слушать - у вас там космолёты, это не к нам, это вон в ту дверь налево. Ой, у вас тут переложение шекспировских трагедий, так это опять не к нам, это вам вон туда, видите, в конце коридора чёрная дыра, вам в неё. Ну и так далее.
Роман, который хором хвалят сорок человек и (почти) все члены жюри, получивший первое место, невероятный и сильный прорыв, почитать нельзя. У великолепного романа писателя-гения так пока и останется одиннадцать читателей, а Сергей Шикарев в фейсбуке пишет, что, мол, читайте пока предыдущие романы Ляха - «Реквием по пилоту», например.
Всё, что надо знать про нынешние реалии книгоиздания, и они совсем не фантастические.
Пришёл на вечеринку с танцами на крыше музея "Гараж", устроенную Aksenov Family Foundation и не могу повесить в тебя, дорогой дневник, ни одной фоточки. Просто поверь: тут головокружительный ансамбль самодеятельного танца "А ну-ка, не объективируй" скачет вокруг поэта и художника Павла Пепперштейна. То есть вот как если бы нормальный корпоратив с раз в году нарядившимися красотками из бэк-офиса и вип-партнёрами с первой проседью, но воздетый на недосягаемую музейную высоту.
У Кати Гордеевой и Коли Солодникова прекрасный сын Гоша семи лет, исключительно тонкой душевной организации. Плачет на фильмах Чарли Чаплина, потому что Чарли же больно, он упал и ушибся. Разговаривает непрерывно. Гордая Гордеева с материнским сиянием глаз говорит: "Гоша у нас человек-пиздун, весь в меня!". Задаёт примерно 200 вопросов в день, поэтому родители с ним договорились, что иногда будут брать паузу, оговаривая время: "Помолчи минуточку! – Хо(hh)ошо. (тик-тик-тик) Минута п(hh)ошла!".
Любимое чтение – журнал "Дилетант". Идут с Колей по улице, Гоша молчит, думает, потом спрашивает: «Папа, можно воп(hh)ос? – Давай, Гош. – Папа, а вот Ленин?
Ленин, он — п(hh)оклятие (Hh)оссии или спасение её?“
Любимое чтение – журнал "Дилетант". Идут с Колей по улице, Гоша молчит, думает, потом спрашивает: «Папа, можно воп(hh)ос? – Давай, Гош. – Папа, а вот Ленин?
Ленин, он — п(hh)оклятие (Hh)оссии или спасение её?“
Блестящий текст. Переведите кто-нибудь, пожалуйста, а то на себя я как обычно не надеюсь
Forwarded from Слова и деньги
Крейг Мод всё ещё мудр: книга не меняется, меняется всё, что связано с её изданием.
https://www.wired.com/story/future-book-is-here-but-not-what-we-expected/
https://www.wired.com/story/future-book-is-here-but-not-what-we-expected/
WIRED
The 'Future Book' Is Here, but It's Not What We Expected
Visionaries thought technology would change books. Instead, it's changed everything about publishing a book.
Вместе с Алексеем Муниповым и Борисом Куприяновым попробовали по приглашению Николая Солодникова поговорить об итогах 2018 года в культуре
https://www.youtube.com/watch?v=HoM5VARC0NI
https://www.youtube.com/watch?v=HoM5VARC0NI