«Под моими руками»
В 1977 году Леонард Коэн закрепил свою репутацию ловеласа альбомом «Смерть дамского угодника», но на самом деле его склонность к соблазнению была определена с самого начала. Некоторые темы постоянно повторяются как важные элементы творчества и лирики артиста; духовность — одна из них, но секс и романтика, безусловно, тоже, поскольку Коэн создал свой собственный язык для описания акта любви.
«Под моими руками» — прекрасный тому пример. Впервые опубликованное в 1961 году во втором его сборнике «The Spice-Box Of Earth». Из всех его стихотворений это больше склоняется к традиционному стилю, заимствуя элементы из классической любовной поэзии для создания глубоко романтической атмосферы. Описывая словами тело своей возлюбленной, он пытается доказать ей, насколько она прекрасна, и его стихотворение стремится соответствовать ей. «Когда ты зовешь меня к себе, / чтобы сказать, / что твое тело некрасиво, / я хочу, чтобы мое тело и руки, / были прудами, /в которые ты будешь смотреться и смеяться», — пишет он, превращая свое искусство в потрясающее отражение другого человека
В 1977 году Леонард Коэн закрепил свою репутацию ловеласа альбомом «Смерть дамского угодника», но на самом деле его склонность к соблазнению была определена с самого начала. Некоторые темы постоянно повторяются как важные элементы творчества и лирики артиста; духовность — одна из них, но секс и романтика, безусловно, тоже, поскольку Коэн создал свой собственный язык для описания акта любви.
«Под моими руками» — прекрасный тому пример. Впервые опубликованное в 1961 году во втором его сборнике «The Spice-Box Of Earth». Из всех его стихотворений это больше склоняется к традиционному стилю, заимствуя элементы из классической любовной поэзии для создания глубоко романтической атмосферы. Описывая словами тело своей возлюбленной, он пытается доказать ей, насколько она прекрасна, и его стихотворение стремится соответствовать ей. «Когда ты зовешь меня к себе, / чтобы сказать, / что твое тело некрасиво, / я хочу, чтобы мое тело и руки, / были прудами, /в которые ты будешь смотреться и смеяться», — пишет он, превращая свое искусство в потрясающее отражение другого человека
«Тысячи»
Еще одним важным аспектом карьеры Коэна был постоянный комментарий его искусства к самому искусству. Он никогда не стеснялся рассматривать форму или созидание в том, что создавал, часто используя свою музыку или поэзию для размышлений о процессе или роли писателя. Его лирика регулярно становилась довольно метафоричной, когда он писал о самом акте написания песен или стихов. «Башня песен» — яркий тому пример, где Коэн, обсуждая свою позицию работающего автора песен, поет: «Я просто каждый день плачу за аренду в Башне песен».
Для него написание песен, да и вообще любое писательство, было навыком и работой. «Если тебе суждено быть этим тружеником, называемым писателем, ты знаешь, что должен ходить на работу каждый день, но ты также знаешь, что не будешь получать это каждый день», — говорил он о своем процессе, признавая, что писательство требует как преданности, так и вдохновения, и иногда эти два качества не хотят сосуществовать в тот или иной день. Стихотворение «Тысячи» явно было написано в неудачный день, поскольку автор, с присущим ему остроумием и юмором, написал: «Из тысяч / известных / или желающих быть известными / как поэты, / может быть, один или два / настоящие / а остальные - самозванцы», добавив: «Излишне говорить, / что я один из самозванцев».
Еще одним важным аспектом карьеры Коэна был постоянный комментарий его искусства к самому искусству. Он никогда не стеснялся рассматривать форму или созидание в том, что создавал, часто используя свою музыку или поэзию для размышлений о процессе или роли писателя. Его лирика регулярно становилась довольно метафоричной, когда он писал о самом акте написания песен или стихов. «Башня песен» — яркий тому пример, где Коэн, обсуждая свою позицию работающего автора песен, поет: «Я просто каждый день плачу за аренду в Башне песен».
Для него написание песен, да и вообще любое писательство, было навыком и работой. «Если тебе суждено быть этим тружеником, называемым писателем, ты знаешь, что должен ходить на работу каждый день, но ты также знаешь, что не будешь получать это каждый день», — говорил он о своем процессе, признавая, что писательство требует как преданности, так и вдохновения, и иногда эти два качества не хотят сосуществовать в тот или иной день. Стихотворение «Тысячи» явно было написано в неудачный день, поскольку автор, с присущим ему остроумием и юмором, написал: «Из тысяч / известных / или желающих быть известными / как поэты, / может быть, один или два / настоящие / а остальные - самозванцы», добавив: «Излишне говорить, / что я один из самозванцев».
«Новости, которые ты действительно ненавидишь»
Независимо от того, что писал Коэн, страсть и эмоции глубоко пронизывали каждое слово. В его творчестве не было полумер, а это значит, что песни о любви и преданности — одни из самых нежных, в то время как песни, пронизанные цинизмом и презрением, часто бывают чрезмерно резкими. Если рассматривать его поэзию и музыку в целом, то этот диапазон эмоций становится очевидным: строки, передающие нечто подобное, исполняются с нежной преданностью, безразличием и гневом.
Отличный пример этому — «Новости, которые ты действительно ненавидишь». Это не столько стихотворение, сколько два абзаца, наполненные ненавистью, о безымянном нападавшем. Коэн не стесняется критиковать ложь своего героя. «Ты, чертова шлюха, — пишет он, — я думал, что ты действительно интересуешься музыкой. Я думал, что у тебя немного печальное сердце». Сравните это с одной из самых известных песен Коэна, «Аллилуйя», и вы увидите сходство в тематике, но различия в языке очевидны, поскольку он говорит: «Вам, похоже, музыка не очень-то интересна, не так ли?»
Независимо от того, что писал Коэн, страсть и эмоции глубоко пронизывали каждое слово. В его творчестве не было полумер, а это значит, что песни о любви и преданности — одни из самых нежных, в то время как песни, пронизанные цинизмом и презрением, часто бывают чрезмерно резкими. Если рассматривать его поэзию и музыку в целом, то этот диапазон эмоций становится очевидным: строки, передающие нечто подобное, исполняются с нежной преданностью, безразличием и гневом.
Отличный пример этому — «Новости, которые ты действительно ненавидишь». Это не столько стихотворение, сколько два абзаца, наполненные ненавистью, о безымянном нападавшем. Коэн не стесняется критиковать ложь своего героя. «Ты, чертова шлюха, — пишет он, — я думал, что ты действительно интересуешься музыкой. Я думал, что у тебя немного печальное сердце». Сравните это с одной из самых известных песен Коэна, «Аллилуйя», и вы увидите сходство в тематике, но различия в языке очевидны, поскольку он говорит: «Вам, похоже, музыка не очень-то интересна, не так ли?»
«Слушай колибри»
Сэмюэл Беккет однажды сказал: «Каждое слово — как ненужное пятно на тишине и небытии». Это интересная цитата писателя, но она порождает еще более интересный вопрос: может ли искусство когда-либо передать что-то более прекрасное, чем то, что существует в природе? Если все искусство вдохновлено тем, что существует в мире природы, почему бы нам не обратиться к его источнику? Коэн намекает на нечто подобное в своем стихотворении «Слушай колибри», которое оставляет после себя в его дискографии и творчестве мрачную и довольно пронзительную мысль.
«Слушай колибри» — заключительная песня на последнем студийном альбоме Коэна «Thanks for the Dance». Его сын, Адам Коэн, выступил продюсером и записал вокал для финального трека во время одного из последних публичных выступлений своего отца. Когда Коэн давал интервью в поддержку альбома «You Want It Darker?», он нашел время, чтобы прочитать стихотворение, написанное им накануне вечером, и подарил миру «Слушай колибри». В заключительной строке он высмеивает странную природу самого искусства, письменного слова и музыки, которым Коэн посвятил свою жизнь, говоря: «Слушайте колибри, а не меня».
Сэмюэл Беккет однажды сказал: «Каждое слово — как ненужное пятно на тишине и небытии». Это интересная цитата писателя, но она порождает еще более интересный вопрос: может ли искусство когда-либо передать что-то более прекрасное, чем то, что существует в природе? Если все искусство вдохновлено тем, что существует в мире природы, почему бы нам не обратиться к его источнику? Коэн намекает на нечто подобное в своем стихотворении «Слушай колибри», которое оставляет после себя в его дискографии и творчестве мрачную и довольно пронзительную мысль.
«Слушай колибри» — заключительная песня на последнем студийном альбоме Коэна «Thanks for the Dance». Его сын, Адам Коэн, выступил продюсером и записал вокал для финального трека во время одного из последних публичных выступлений своего отца. Когда Коэн давал интервью в поддержку альбома «You Want It Darker?», он нашел время, чтобы прочитать стихотворение, написанное им накануне вечером, и подарил миру «Слушай колибри». В заключительной строке он высмеивает странную природу самого искусства, письменного слова и музыки, которым Коэн посвятил свою жизнь, говоря: «Слушайте колибри, а не меня».
«Тысяча поцелуев в глубину»
Любовь остается универсальным состоянием бытия как в своем существовании, так и в своей неуловимости. Многие писатели, поэты и музыканты пытались определить любовь, но мы так и не приблизились к ее пониманию. «Ты поймешь, когда поймешь» — вот что мы имеем, и она существует на том же спектре, что и начало времен и то, что происходит после нашей смерти; все определенно, но ничто не понятно. Тем не менее, Леонард Коэн исследовал это чувство и все его формы на протяжении всего своего творчества, и как его мистицизм, так и наша неизбежная капитуляция перед ним освещены в «Тысяче поцелуев в глубину».
В этом произведении он, кажется, признает предел любви, если она вызвана только физическим влечением, одновременно признавая, что бывают моменты, когда имеет смысл поддаться любви. «Я добрался до носовой палубы, благословил остатки нашего флота, а затем согласился быть уничтоженным, оставив после себя тысячу поцелуев в глубину», — пишет он. В его словах чувствуется безнадежность, он с радостью погружается в неизбежность любви, разбитого сердца и всего, что между ними.
Любовь остается универсальным состоянием бытия как в своем существовании, так и в своей неуловимости. Многие писатели, поэты и музыканты пытались определить любовь, но мы так и не приблизились к ее пониманию. «Ты поймешь, когда поймешь» — вот что мы имеем, и она существует на том же спектре, что и начало времен и то, что происходит после нашей смерти; все определенно, но ничто не понятно. Тем не менее, Леонард Коэн исследовал это чувство и все его формы на протяжении всего своего творчества, и как его мистицизм, так и наша неизбежная капитуляция перед ним освещены в «Тысяче поцелуев в глубину».
В этом произведении он, кажется, признает предел любви, если она вызвана только физическим влечением, одновременно признавая, что бывают моменты, когда имеет смысл поддаться любви. «Я добрался до носовой палубы, благословил остатки нашего флота, а затем согласился быть уничтоженным, оставив после себя тысячу поцелуев в глубину», — пишет он. В его словах чувствуется безнадежность, он с радостью погружается в неизбежность любви, разбитого сердца и всего, что между ними.
Рулетки круг, тела подруг,
И манит жизнь вперёд.
Тебе везло, но как-то вдруг
Побед исчерпан счёт.
И вот идёт ко дну
Всё то, что ты считал своим.
И ты живёшь – как наяву,
На глубине любви.
Смываю грим. Ломаю ритм.
Я вновь на Буги-стрит.
Один лишь взгляд – и путь назад
Отрезан и забыт.
Наверно, ты берёг мечты
И ценности свои,
Но всё отдашь за тот мираж
На глубине любви.
Когда летит беззвучно ночь,
Мы, кротки и грустны,
Вновь молим небо нам помочь
Достичь той глубины.
Лишь наших тел нам дан в удел
Язык, лишённый слов.
Таким, как я, тесны моря,
Но я рискнуть готов.
Остаток флота двинув в путь,
Его благословив,
Теперь готов я затонуть
На глубину любви.
Ломаю ритм. Смываю грим.
Я вновь на Буги-стрит.
Но всё, что мы в душе храним,
Лишь нам принадлежит.
Спокойны мысли о тебе,
И все слова ушли.
Но нет забвенья – там, на дне,
На глубине любви.
Когда летит беззвучно ночь,
Мы, кротки и грустны,
Вновь молим небо нам помочь
Достичь той глубины.
Рулетки круг, тела подруг,
И манит жизнь вперёд...
Автор перевода — Сергей Шатров
И манит жизнь вперёд.
Тебе везло, но как-то вдруг
Побед исчерпан счёт.
И вот идёт ко дну
Всё то, что ты считал своим.
И ты живёшь – как наяву,
На глубине любви.
Смываю грим. Ломаю ритм.
Я вновь на Буги-стрит.
Один лишь взгляд – и путь назад
Отрезан и забыт.
Наверно, ты берёг мечты
И ценности свои,
Но всё отдашь за тот мираж
На глубине любви.
Когда летит беззвучно ночь,
Мы, кротки и грустны,
Вновь молим небо нам помочь
Достичь той глубины.
Лишь наших тел нам дан в удел
Язык, лишённый слов.
Таким, как я, тесны моря,
Но я рискнуть готов.
Остаток флота двинув в путь,
Его благословив,
Теперь готов я затонуть
На глубину любви.
Ломаю ритм. Смываю грим.
Я вновь на Буги-стрит.
Но всё, что мы в душе храним,
Лишь нам принадлежит.
Спокойны мысли о тебе,
И все слова ушли.
Но нет забвенья – там, на дне,
На глубине любви.
Когда летит беззвучно ночь,
Мы, кротки и грустны,
Вновь молим небо нам помочь
Достичь той глубины.
Рулетки круг, тела подруг,
И манит жизнь вперёд...
Автор перевода — Сергей Шатров
The ponies run, the girls are young,
The odds are there to beat.
You win a while, and then it's done -
Your little winning streak.
And summoned now to deal
With your invincible defeat,
You live your life as if it's real,
A Thousand Kisses Deep.
I'm turning tricks, I'm getting fixed,
I'm back on Boogie Street.
You lose your grip, and then you slip
Into the Masterpiece.
And maybe I had miles to drive,
And promises to keep:
You ditch it all to stay alive,
A Thousand Kisses Deep.
And sometimes when the night is slow,
The wretched and the meek,
We gather up our hearts and go,
A Thousand Kisses Deep.
Confined to sex, we pressed against
The limits of the sea:
I saw there were no oceans left
For scavengers like me.
I made it to the forward deck.
I blessed our remnant fleet -
And then consented to be wrecked,
A Thousand Kisses Deep.
I'm turning tricks, I'm getting fixed,
I'm back on Boogie Street.
I guess they won't exchange the gifts
That you were meant to keep.
And quiet is the thought of you,
The file on you complete,
Except what we forgot to do,
A Thousand Kisses Deep.
And sometimes when the night is slow,
The wretched and the meek,
We gather up our hearts and go,
A Thousand Kisses Deep.
The ponies run, the girls are young,
The odds are there to beat
The odds are there to beat.
You win a while, and then it's done -
Your little winning streak.
And summoned now to deal
With your invincible defeat,
You live your life as if it's real,
A Thousand Kisses Deep.
I'm turning tricks, I'm getting fixed,
I'm back on Boogie Street.
You lose your grip, and then you slip
Into the Masterpiece.
And maybe I had miles to drive,
And promises to keep:
You ditch it all to stay alive,
A Thousand Kisses Deep.
And sometimes when the night is slow,
The wretched and the meek,
We gather up our hearts and go,
A Thousand Kisses Deep.
Confined to sex, we pressed against
The limits of the sea:
I saw there were no oceans left
For scavengers like me.
I made it to the forward deck.
I blessed our remnant fleet -
And then consented to be wrecked,
A Thousand Kisses Deep.
I'm turning tricks, I'm getting fixed,
I'm back on Boogie Street.
I guess they won't exchange the gifts
That you were meant to keep.
And quiet is the thought of you,
The file on you complete,
Except what we forgot to do,
A Thousand Kisses Deep.
And sometimes when the night is slow,
The wretched and the meek,
We gather up our hearts and go,
A Thousand Kisses Deep.
The ponies run, the girls are young,
The odds are there to beat
«Птица на проводе»
Личный подход Коэна к письму определяет его, и мы видим это в полной мере в «Птице на проводе». Это произведение гораздо более личное, чем некоторые из его ранних работ, поскольку он использует свою поэзию как исповедь. Эмоции и честность в каждой строке глубоко трогают, а безнадежная тоска и настойчивость Коэна прослеживаются во всем его повторении слов и фраз.
«Как птица на проводе, как пьяница в полуночном хоре, я пытался по-своему быть свободным», — так начинается и заканчивается стихотворение. Коэн исследует каждый уголок своей психики, обращаясь к темам сожаления и искупления. В этом стихотворении присутствует глубокая уязвимость, которая легко воспринимается и с которой легко установить связь.
Личный подход Коэна к письму определяет его, и мы видим это в полной мере в «Птице на проводе». Это произведение гораздо более личное, чем некоторые из его ранних работ, поскольку он использует свою поэзию как исповедь. Эмоции и честность в каждой строке глубоко трогают, а безнадежная тоска и настойчивость Коэна прослеживаются во всем его повторении слов и фраз.
«Как птица на проводе, как пьяница в полуночном хоре, я пытался по-своему быть свободным», — так начинается и заканчивается стихотворение. Коэн исследует каждый уголок своей психики, обращаясь к темам сожаления и искупления. В этом стихотворении присутствует глубокая уязвимость, которая легко воспринимается и с которой легко установить связь.
«Профессионал»
Леонард Коэн неразрывно связан с Нью-Йорком. Время, проведенное в этом городе, привело к дружбе, сотрудничеству и отношениям, которые вдохновляли его творчество на протяжении десятилетий. Его тянуло в город, и он мог затеряться в его оживленных улицах. О его сложной натуре, связанной с Нью-Йорком, можно прочитать в стихотворении «Профессионал», которое исследует, как легко можно стать отражением города, в котором живешь, а не самим собой.
«Потерял голос в Нью-Йорке, больше никогда его не слышал после 67-го, теперь я говорю, как ты, теперь я пою, как ты», — пишет он. Он поглощен окружающим его городом и теперь чувствует себя клоном других, живущих там. Это стихотворение — одно из самых коротких произведений Коэна, но оно наполнено символизмом и смыслом, что делает его увлекательным чтением.
Леонард Коэн неразрывно связан с Нью-Йорком. Время, проведенное в этом городе, привело к дружбе, сотрудничеству и отношениям, которые вдохновляли его творчество на протяжении десятилетий. Его тянуло в город, и он мог затеряться в его оживленных улицах. О его сложной натуре, связанной с Нью-Йорком, можно прочитать в стихотворении «Профессионал», которое исследует, как легко можно стать отражением города, в котором живешь, а не самим собой.
«Потерял голос в Нью-Йорке, больше никогда его не слышал после 67-го, теперь я говорю, как ты, теперь я пою, как ты», — пишет он. Он поглощен окружающим его городом и теперь чувствует себя клоном других, живущих там. Это стихотворение — одно из самых коротких произведений Коэна, но оно наполнено символизмом и смыслом, что делает его увлекательным чтением.
В ожидании чуда
Знаешь, я так долго
Ждал того, чего здесь нет,
Я время не считал,
Но прожил так очень много лет.
Ты была одним из знаков –
Может быть, из двадцати,
Но я ждал чуда, я надеялся,
Что оно должно прийти.
Я знаю, ты любила,
Но ответить я не мог.
Наверно, было больно,
К тебе я был жесток.
Ты под окном моим ходила
С барабаном, с конфетти,
А я… А я ждал чуда неизвестного,
Что должно произойти.
Но здесь не так уж классно,
Хочу предупредить.
Здесь мало развлечений
И всегда суров вердикт.
Объявляют, будет Моцарт,
Но звучит как желатин
Для того, кто верил в чудо,
Что должно произойти.
Чуда ожидание –
И должен пить до дна.
Давно так не был счастлив,
С тех пор, как кончилась война.
Должен пить до дна,
Если проигрыш повсюду.
Должен пить до дна,
Если просишь милости.
Должен пить до дна,
Если ты решил ждать чуда,
Чуда, что должно произойти.
Ты мне снилась прошлой ночью
(Этот сон был как ответ)
Где-то обнажённой,
Остальное – яркий свет.
И горсть песка струилась
Из ладони, к Вечности.
Ждала ты чуда. Ожидала
Чуда, что должно прийти.
Так долго шли мы порознь –
Поженимся давай,
Разделим одинокость,
Разделим и печаль.
Давай творить бесчинства
Запредельные почти,
Пребывая в ожиданье
Чуда, что должно прийти.
Должен пить до дна,
Если проигрыш повсюду.
Должен пить до дна,
Если просишь милости.
Должен пить до дна,
Если ты решил ждать чуда,
Чуда, что должно произойти.
Если ты на перекрёстке
Рухнул в грязь, лежишь ничком,
То в ответ на «что случилось?»
Конечно скажешь «всё пучком».
А прицепится зануда –
Так притворись, что ты кретин.
Объясни, что ждёшь ты чуда,
Просто чуда, что должно произойти.
Автор перевода — Сергей Шатров
Знаешь, я так долго
Ждал того, чего здесь нет,
Я время не считал,
Но прожил так очень много лет.
Ты была одним из знаков –
Может быть, из двадцати,
Но я ждал чуда, я надеялся,
Что оно должно прийти.
Я знаю, ты любила,
Но ответить я не мог.
Наверно, было больно,
К тебе я был жесток.
Ты под окном моим ходила
С барабаном, с конфетти,
А я… А я ждал чуда неизвестного,
Что должно произойти.
Но здесь не так уж классно,
Хочу предупредить.
Здесь мало развлечений
И всегда суров вердикт.
Объявляют, будет Моцарт,
Но звучит как желатин
Для того, кто верил в чудо,
Что должно произойти.
Чуда ожидание –
И должен пить до дна.
Давно так не был счастлив,
С тех пор, как кончилась война.
Должен пить до дна,
Если проигрыш повсюду.
Должен пить до дна,
Если просишь милости.
Должен пить до дна,
Если ты решил ждать чуда,
Чуда, что должно произойти.
Ты мне снилась прошлой ночью
(Этот сон был как ответ)
Где-то обнажённой,
Остальное – яркий свет.
И горсть песка струилась
Из ладони, к Вечности.
Ждала ты чуда. Ожидала
Чуда, что должно прийти.
Так долго шли мы порознь –
Поженимся давай,
Разделим одинокость,
Разделим и печаль.
Давай творить бесчинства
Запредельные почти,
Пребывая в ожиданье
Чуда, что должно прийти.
Должен пить до дна,
Если проигрыш повсюду.
Должен пить до дна,
Если просишь милости.
Должен пить до дна,
Если ты решил ждать чуда,
Чуда, что должно произойти.
Если ты на перекрёстке
Рухнул в грязь, лежишь ничком,
То в ответ на «что случилось?»
Конечно скажешь «всё пучком».
А прицепится зануда –
Так притворись, что ты кретин.
Объясни, что ждёшь ты чуда,
Просто чуда, что должно произойти.
Автор перевода — Сергей Шатров
Waiting for the miracle
Baby, I've been waiting,
I've been waiting night and day.
I didn't see the time,
I waited half my life away.
There were lots of invitations
and I know you sent me some,
but I was waiting
for the miracle, for the miracle to come.
I know you really loved me
But, you see, my hands were tied.
I know it must have hurt you,
it must have hurt your pride
to have to stand beneath my window
with your bugle and your drum,
and me I'm up there waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Ah I don't believe you'd like it,
You wouldn't like it here.
There ain't no entertainment
and the judgements are severe.
The Maestro says it's Mozart
but it sounds like bubble gum
when you're waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Waiting for the miracle
There's nothing left to do.
I haven't been this happy
since the end of World War II.
Nothing left to do
when you know that you've been taken.
Nothing left to do
when you're begging for a crumb
Nothing left to do
when you've got to go on waiting
waiting for the miracle to come.
I dreamed about you, baby.
It was just the other night.
Most of you was naked
Ah but some of you was light.
The sands of time were falling
from your fingers and your thumb,
and you were waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Ah baby, let's get married,
we've been alone too long.
Let's be alone together.
Let's see if we're that strong.
Yeah let's do something crazy,
something absolutely wrong
while we're waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Nothing left to do
when you know that you've been taken.
Nothing left to do
when you're begging for a crumb
Nothing left to do
when you've got to go on waiting
waiting for the miracle to come.
When you've fallen on the highway
and you're lying in the rain,
and they ask you how you're doing
of course you'll say you can't complain --
If you're squeezed for information,
that's when you've got to play it dumb:
You just say you're out there waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Baby, I've been waiting,
I've been waiting night and day.
I didn't see the time,
I waited half my life away.
There were lots of invitations
and I know you sent me some,
but I was waiting
for the miracle, for the miracle to come.
I know you really loved me
But, you see, my hands were tied.
I know it must have hurt you,
it must have hurt your pride
to have to stand beneath my window
with your bugle and your drum,
and me I'm up there waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Ah I don't believe you'd like it,
You wouldn't like it here.
There ain't no entertainment
and the judgements are severe.
The Maestro says it's Mozart
but it sounds like bubble gum
when you're waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Waiting for the miracle
There's nothing left to do.
I haven't been this happy
since the end of World War II.
Nothing left to do
when you know that you've been taken.
Nothing left to do
when you're begging for a crumb
Nothing left to do
when you've got to go on waiting
waiting for the miracle to come.
I dreamed about you, baby.
It was just the other night.
Most of you was naked
Ah but some of you was light.
The sands of time were falling
from your fingers and your thumb,
and you were waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Ah baby, let's get married,
we've been alone too long.
Let's be alone together.
Let's see if we're that strong.
Yeah let's do something crazy,
something absolutely wrong
while we're waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Nothing left to do
when you know that you've been taken.
Nothing left to do
when you're begging for a crumb
Nothing left to do
when you've got to go on waiting
waiting for the miracle to come.
When you've fallen on the highway
and you're lying in the rain,
and they ask you how you're doing
of course you'll say you can't complain --
If you're squeezed for information,
that's when you've got to play it dumb:
You just say you're out there waiting
for the miracle, for the miracle to come.