Это было очень интересно и в очередной раз заставило восхититься тем, какого калибра люди участвуют в нашем книжном клубе

Книгой декабря в клубе Просветителя была работа Екатерины Колпинец «Формула грез. Как соцсети создают наши мечты», вошедшую в длинный список премии этого года.

Мне нравится базовый замысел книги – писать про соцсети (в первую очередь, про запрещенную за неведомые грехи соцсеть с квадратными картинками и сторизами) не как про зоопарк инфлюэнсеров, которые за счет своей необычности или чего-то еще собрали миллионы подписчиков и капитализируют этот поток человеческого внимания, а как про зеркало, в которое смотрится все человечество и меняет себя, чтобы изменить свое отражение.

На обсуждениях была просто жара, потому что в книге есть много такого, как говорит молодое поколение, триггерящего. Поскольку книга – про массовые стратегии обращения с страшно запрещенной, но доступной россиянам соцсетью, то читатель воспринимает себя объектом этнографического исследования, и стилистика текста такова, что у многих возникает не то чтобы приятное ощущение простого коротышки под ироничным взглядом автора.

Один из самых здоровских тезисов, которые мы обсуждали, был про беду самообъективации. Когда ты должен буквально работать собой, чтобы получить что-то взамен от социальной сети – заказы, прочтения твой статьи, образ крепкого профессионала – ты начинаешь относиться к себе же слишком инструментально, и начинаешь работать уже не на свою жизнь, а на ложные метрики сети. Одна из лучших глав в книге посвящена лжи про «работу мечты», которая очень часто является принаряженной поденщиной без социальных гарантий и вот этим превращением себя в некий девайс. Драматический и поучительный кусок!

Или про метод, идеологическую рамку. Постепенно все сошлись на том, что в работе описывается практически неомарксизм с обсуждением, кому принадлежат средства производства, и как трудно быть цифровым пролетарием. Тут, конечно, стоит напомнить, что макбук, многократно поминающийся в книге, средством производства не является.

Еще, конечно, можно поспорить о том, что и как задает норму внешности и поведения. Соцсеть это делает довольно мощно, даже некоторые участники вдруг обнаружили, что им нравятся белые стены и монстеры – а почему, ну потому что видят и постоянно в сторизах. Но и до всего этого у всех были ковры и стенки, например. Или плюшевые коврики с оленями. Или гобелены. Не то что бы что-то новое, но такое, разогнанное масштабом.

Много обсуждали дихотомии между спонтанностью и сценарностью, «настоящей» фотографией и отретушированным изображением и некорректно следующей из них максималистской разностью между правдой и ложью. Потому что никакая фотография не является правдой, а сценарий не означает ложь.

Книга декабря – «Что случилось с климатом» Рамиза Алиева, победитель Просветителя 2023 года в естественно-научной номинации. Приходите, это будет интересно.

Красиво

Зелёный цвет не был оригинальным цветом ислама. Первоначально в Халифате использовался чёрный и, у шиитов, белый цвета — вплоть до Аббасидов, затем зелёный появился в качестве геральдического компромисса, когда аббасидские халифы пытались сгладить противоречия между двумя ветвями ислама. Часто сейчас объясняют появление зелёного тем, что он был любимым цветом Мухаммеда. Это, конечно, не объяснение, и оно неточно. В действительности, высокий символический статус зелёного цвета связан с культом Хызра (букв. "зелёного"), парадоксального персонажа, якобы упомянутого в Коране, чья генеалогия тянется до времён Александра Македонского и эпохи эллинизма. В Коране к неназванному персонажу, которого принято отождествлять с Хызром, напрашивается в ученики Моисей, чтобы получить от него знания, данные непосредственно Аллахом. Хызр совершает ряд морально предосудительных действий, которые затем провиденциально объясняются, и сразу исчезает. Культ Хызра несомненно инициатический, он единственный персонаж в исламском мире, помимо Мухаммеда, кто может даровать непосредственное божественное знание. Также Хызр связан с другим персонажем Корана, Зуль-Карнайном (букв. "двурогим"), и является то ли одним из его полководцев, то ли его спутником, который мистическим образом обеспечивает ему победы. Зуль-Карнайн в легендах также отождествляется с Александром Македонским и воюет с племенами Гога и Магога. В общем случае можно заметить, что: 1) зелёный цвет не является оригинально исламским; 2) культ персонажей, связанных с зелёным цветом в исламе, тянется, минимум, из эллинистической эпохи.

В древней же Греции зелёный цвет однозначно был ассоциирован с культом Диониса, который является богом растительности и чьим священным растением являются вечнозеленый мирт и плющ. Дионис, в ипостаси Загрея, но не только, изображается двурогим, часто зооморфируется в образах быка или козла. Некоторые мифы свидетельствуют, что Дионис — это умирающий и воскресающий бог, в сущности, тождественный Осирису. Между прочим, Страбон со ссылкой на Аристобула утверждает, что арабы, в то время (при Александре Македонском) язычники, поклонялись только Зевсу и Дионису.

Кельты, а позже германцы столкнулись с Дионисом и, вероятно, заимствовали некоторые элементы его культа (самого популярного в эллинистическом пространстве), такие, как рогатость бога (кельтский Кернунн), связь с растительным миром, поклонение на вершинах гор и холмов, экстатический характер. В христианское время остатки бывшего языческого культа были адаптированы магистральным дискурсом как ведьмовство и "поклонение дьяволу", иконография которого наследует визуалу рогатого бога. Зелёный цвет (символический цвет т. н. "шабашей" на территории средневековой Германии), последовав за культом, стал восприниматься как геральдический цвет дьявола и его адептов. Уже в 20 веке викканки взяли его вместе с прочей атрибутикой рогатого бога в собственное пользование.

Таким образом, современный зелёный цвет ислама и геральдика европейского дьяволопоклонничества символически связаны, принадлежа двум дериватам одного древнего культа, прошедшим каждый своим невероятным путём, но сохранившим отчасти опознаваемую атрибутику.

Господи боже. Васякину наградили "Большой книгой", героического инвалида прокатили по всем статьям и ещё вы спрашиваете "ноет ли Захар Прилепин". Да тут любой Захар заноет

3 место — Алексей Сальников "Оккульттрегер"🏆

2 место — Юрий Буйда «Дар речи» 🏆

1 место — Евгений Водолазкин «Чагин» ⚡️🏆

Какие же прекрасные в России новости. Путин отправил Императора Александра III под воду, немцы недовольны Шольцем, нобелевский лауреат даже слово "литература" написать не может.
И яйца. С яйцами что-то не то.

Нобелевский лауреат по литературе неправильно написал слово "литература"

Лауреат Нобелевской премии по литературе этого года норвежский писатель Юн Фоссе сделал описку в слове "литература", написав в нем простое "т" вместо удвоенного, как требует норвежское написание (litteratur). Об этом сообщает газета Verdens gang. Курьез случился, когда Фоссе подписывал стул в ресторане Нобелевского музея, что является одной из традиций вокруг нобелевских торжеств в Стокгольме.

Про классные подарки. Всем, кто живет в Португалии, очень актуален календарь на 2024 от OnlyFans. Там на каждом месяце — секси-вентилятор. Ведь fans — и они тоже. Я уже мокрый, короче.

Вчера в своём доме в деревне Фонтене-о-Роз под Парижем, не дожив недели до 94-летия, скончалась Марья Васильевна Розанова, издатель журнала "Синтаксис", диссидент, жена и соратник Андрей Синявского, незабываемый человек. Дмитрий Львович Быков в кратком некрологе написал "мой идеал человека".
Я впервые увидел Марью Васильевну в Москве году, кажется, в 1996 году. Тогда "Независимая газета", в которой я служил по литературной части, затеяла бороться с доминирующим положением премии "Русский Букер", вручавшей лучшему роману года немыслимые 12 тысяч долларов, при помощи своей собственной литпремии "Антибукер". МВ была звана в жюри. Быстрой, но будто танцующей походкой она выскользнула к месту речей, цепко сжала микрофон и произнесла ярким голосом трибуна: "Не надо этого противостояния. Обе премии надо совместить. Пусть будет один ЗАЕБУКЕР!" (и как в воду глядела).
Я написал "в своём доме под Парижем" и понял, что невыносимо хочется написать "в своей усадьбе". Технически это неправда, домик был не слишком велик, но риторически — да. Фонтене-о-Роз звала Розановкой и так объясняла адрес: поезжайте на электричке, сперва Malakoff, а там уж за Малаховкой и мы. Сам дом именовался "Голос из хора": на французские гонорары от этой книги Синявского его и купили. В подвале домика стояла компактная машина, на которой печатался журнал "Синтаксис", которому Марья Васильевна была и редактором, и корректором, и издателем, и печатником. Как вы начали журнал? — спросил я. "С тех пор, как я утратила талию и перестала ходить в магазины готового платья, — отвечала МВ с жеманным вздохом, — у нас с Синявским освободились кой-какие деньги и я решила купить типографию".
Про магазины готового платья, во всяком случае, ответ был совершенно точен: Марья Васильевна носила только то, что шила сама (см. фото, Вивьен Вествуд рыдает в носовой платочек из кольчуги). Это тоже была форма её диссидентства, которое распространялось на всё: от демократии до зубных щёток. "Вы же понимаете, что после 1993-го Ельцин — тиран?", спрашивала она легко и, не найдя в собеседниках согласия или сопротивления, разочарованно гасила огонь в глазах. С кем спорить, она выбирала сама и не разменивалась по мелочам.
"Я в детстве заметила, что если дерёшь зубы щёткой, то дёсны начинают кровить, а мне это совсем не понравилось, и я с тех пор больше никогда, ни разу в жизни. И вот, полюбуйтесь!" — МВ широко распахивает рот, полный крепких, каких-то ловких к укусу зубов.
Спорить и кусаться было её любимой игрой. На приёме всё того же Заебукера 1997 года к ней подвели худрука театра Ермоловой Владимира Андреева: "Вы Мария Василиевна? Я о вас много слышал. У вас правда такой плохой характер?" МВ улыбнулась ему в ответ лучезарнейшей, во все зубы, во все клыки улыбкой, и нежно проворковала: "Правда! Я им торгую".
Саша Шаталов пересказывал мне, мелко дрожа от беззвучного хохота, как сидел у них в гостиной "Голоса из хора", когда сверху из кабинета спустился седой уже и ссутуленный Синявский с письмом Владимира Максимова (создателя и издателя журнала "Континент", задушевного недруга) в руках : "Маша, я должен немедленно писать Максимову. Ты только погляди, что он пишет здесь. Это же возмутительно! Или может быть, надо даже не писать, а звонить". МВ выхватила трубку телефона из его рук: "Зачем лаять самому, если в доме есть собака?!" — и пошла чихвостить супостата.
Звала она всех преимущественно по фамилии и словечки метала ловкие: "Гаврилов, вы — рохля!"
Эта лихая воля к игре и свободе касалась всего. Рассказывая о событиях своей жизни, которых другим хватило бы на master degree по травме, МВ продолжала хихикать. "Когда Синявского посадили, мы жили в страшной нищете, не было решительно ничего и никакой возможности заработать что-нибудь тоже не было. А Егорка был совсем маленький, грудной. Но нас очень поддерживали друзья и мировая общественность за границей. Мне присылали какие-то вещи, прислали огромную коробку сухой смеси для малышей популярной европейской марки Blédina. Так я всем всегда и говорю, что мой сын — ребёнок, вскормленный блядиной!"

Как человек сильный, она не боялась времени, а это позволяло играть её любимые игры в долгую. Вдруг МВ потащила меня на блошиный рынок на Порт де Клиньянкур — "Вы что, никогда не были? тогда завтра же!". Блошка эта огромна, кварталы и кварталы ношеных сапог, стога жёванных вилок. Вдруг остановилась посреди мебельного ряда, требовательно захлопала маленькой ладошкой по какой-то лакированной крышке, захихикала, о чем-то бойко засвиристела по-французски. Окликнутый месьё нахмурился, отступил, ухмыльнулся, пытался огрызнуться, подошёл совсем близко, перешёл на воркотание исподлобья — МВ всё стояла крепко и неподвижно. Языка я не понимаю совершенно, так что для меня это был просто балет, но всё равно увлекательный. Помахав месьё ладошкой, Розанова пошла дальше. "Про что вы с ним, МарьВасильна?" — "А, это мы торгуемся за комодик. Он мне отлично в гостиную встанет. Лет пять уже торгуемся, ещё года через три договоримся".
Из шуточек МВ как-то сформировалось довольно идиотское предположение, что, живя во Франции, они с Синявским якобы не знали языка. Ничего глупее себе вообразить нельзя. Живя во Франции они остались участниками и работниками культуры русского языка, продолжая счастливо находиться в едином пространстве Нового мира - Континента - Ардиса - Синтаксиса, не пытались отказаться от себя и стать французами русского происхождения. Это был их культурный выбор, а не бытовое неумение.
Напротив, в бытовом плане МВ была вполне укоренена: "масло надо брать только у бретонок, а ракушки — идёмте, ракушки я всегда беру только у тех вон вьетнамцев". У тех вьетнамцев в гиперфранцузской бакалейной лавке МВ произнесла фразу, которую я потом долго думал: "Глядите, это всё еда напористой нищеты. Чтобы ничего не было, приходилось жрать улиток и каштаны, каждый жёлудь перетирать в кашу, но чтобы из всей этой дряни сделать что-нибудь непременно вкусное, столько приложить старания и сил". В голосе её слышалась отеческая радость: к улиткоядным соотечественникам она относилась, как горделивая бабушка к слегка сопливым, но безусловно талантливым внукам.
Метрах в трёхстах от того комодика на восемь лет торговли МВ вдруг остановилась, как вкопанная. "Мне нехорошо. Срочно найдите воды," — произнесла она голосом командирским. Мы были вдвоём посреди серого и слякотного нигде. Я заметался, рядом каким-то чудом оказался указатель на кафешку, куда я, гордясь своей находчивостью, повёл утомлённую старушку.
"Идите, идите, дайте мне руку," — пропихнула она меня вперёд в дверях. Я вошёл. Высокий шатёр был изнутри весь серебристый, словно обклеенный фольгой от чайных цыбиков. Невдалеке был просто устроенный помост, перед ним во все стороны ряды почти пустых стульев. К микрофону поднялся худой мужчина лет семидесяти и запел под бойкую гитару что-то для моего дикарского уха похожее на Брассанса. В зале поддерживающе покрикивали и тихонько ласково улюлюкали. "Бонжур, мадам!" — замахала с улыбкой узнавания из-за стойки милая барышня и была ответно обласкана. Мужчину на сцене сменила красотка лет шестидесяти, стало понятно, что в зале сидят в основном те, кто собирался выйти на сцену.
"Что всё это, МарьВасильна?" — "А? Хорошо? Вот то-то же! Это одна дама, она была в юности очень известна как певица именно такая вот, шансонье, и она на старости себе купила и построила такое вот место и в нём теперь всё это знаменитое старичьё выступает".

Я никогда не пытался снова найти это место. Я и сегодня асолютно уверен, что она его выдернула из какой-то щели пространства-времени, уж больно этот блистательный цирк, состоящий из бедности, радости, отказа сгибаться перед временем или властями, перед правилами в самом широком смысле, уж больно он был идеальной для неё рамкой и декорацией.
Если рай есть (а я предпочитаю считать, что есть), то для каждого он свой. Думаю, МВ там теперь почти как в Вальхалле: в постоянных битвах с достойными соперниками, окруженная друзьями и соратниками, вместе с Синявским. И всё до самого горизонта сияет чайной фольгой.

Немного прикладной геопоэтики от Наташи Бабинцевой. Бросайте всё, подписывайтесь на споменики, готовьтесь к переменам, требуйте невозможного