Добрый человек Андрей Калитин позадавал мне вопросов на форуме Словоново, а я на них поотвечал. Вопросы у Андрея были очень точными, а я на них отвечал слегка извилисто, но тезисы тут для меня важные. Постараюсь их в ближнее время расписать поподробнее и, может быть, если получится, пояснее

🔆АЛЕКСАНДР ГАВРИЛОВ

«А что случилось? – это ключевой вопрос нашего мира уже два с половиной года, ищущий совместного ответа общества.

Но такова константа русской культуры – мы старательно обходим молчанием самые важные вещи, которые нужно проговаривать и публично обсуждать, а не прятаться от ответа.

Но заметьте: если где-то возникает пузырь молчания, непроговоренности, тишины, значит – это самое важное и есть.

Чтобы не дотрагиваться до главного, у нас есть специальные техники умолчания. Сейчас все готовы говорить об опыте первой эмиграции, о Бродском, Бунине и Солженицыне, а нынешняя ситуация на все предыдущие не похожа - есть сходства, но есть и отличия.

К сожалению, пока этот опыт не собран и не проговорен. Любое художественное и мыслительное приближение анализа к современности воспринимается как чудовищная бестактность и жестокость, это у нас такая привычка.

Ответ общества на текущую ситуацию, который сформулирован в виде ироничного «А что случилось?», это не ответ, а попытка убежать от него.

Катастрофа, которая произошла с нами, она произошла со всеми нами. Надо больше говорить и писать об этом. Мне этого не хватает в публичном и литературном пространстве, которое должно служить объединению.

Попытки деления на уехавших из России и оставшихся в России – ошибочно и преступно. Пропаганда пытается расколоть нас всех на фрагменты, на баррикады, на фронты.

Но мы – единое целое, потому что беда у нас общая. Увы, часто мы становимся в критические моменты истории преступными индивидуалистами - мы сначала разделяемся, чтобы потом сделать что-то вместе.

Мы вместе можем быть либо на кухне, либо перед лицом смерти. А надо быть вместе всегда.

Мы сегодня занимаемся, как принято говорить, «тамиздатом» - издаем книги на русском языке за рубежом.

И в рамках «тамиздата» объединились все, кто не хочет проиграть пропаганде и отдать свою душу тьме.

У каждого из нас случился открытый перелом биографии.

У всех сразу - и у тех, кто остался, и у тех, кто уехал. Перелом общий – это диагноз. Беда позволяет нам ощутить общее пространство.
Искусство и литература, в частности, вбирает в себя трагические удары истории и судьбы.

И русская культура сегодня именно этим и занимается, она себя не скомпрометировала, она живет.

Когда выходят книги с запечатанными черным шрифтом запрещенными в России словами – это высказывание и история. Страницы многих книг сегодня словно прострелены.

Это и есть наша общая история, нам с ней жить и работать»

Октябрь наступил и кошки отряхают

Слушая с дочерью аудиокнигу "Винни Пух и все-все-все", смог ответить на ряд давно мучавших меня вопросов.
Что мы знаем о Пятачке?
1. Пятачок говорит неестественно высоким голосом, как если бы актриса Ия Савина говорила демонстративно тоненько и это бы потом ещё забуратинили на катушечном магнитофоне.
2. Пятачок надувает синий воздушный шарик, после чего он поднимает медвежонка почти до верхушки дерева.

Триангулируем устройство Пятачка: очевидно, что, вдыхая естественную воздушную смесь при давлении в одну атмосферу, Пятачок выдыхает чистый гелий. Это объясняет и подъёмную силу шара, и характерное повышение голоса: из-за сравнительно меньшей плотности гелия волны распространяются гораздо быстрее, увеличивая скорость и частоту звука.

А я давно говорю, что российским что отъезжантам, что оставантам надо внимательно вглядываться в жизнь Ирана и использовать передовые наработки

Пообщался со знакомой в Тегеране, которая преподает в университете. Она говорит:

"Победа Трампа, скорее, хороша для нас. При демократах Исламская Республика слишком расслабляется. А Трамп может что-нибудь сделать, чтобы свалить этот отвратительный режим".

И она, очевидно, не одинока. Немало людей в Иране сегодня рассуждают примерно так.

@irandezhurniy

Букинистический хит!!!!

Продолжаем исследовать возможности генеративных музыкальных сервисов. Вот ведь бездушная железяка!
https://suno.com/song/d8d82613-bcdc-49c4-b161-dc1135cfd600

В Барселоне продолжается заеболдинская осень
https://suno.com/song/8fc5e782-4e6f-412c-8d9d-8b78f9a3f530

Несгибаемому духу приснопоминаемого Томаса Эндрю Лерера приносит это приношение коллектив автора

Елена Михайлик

«Понимаете, - говорит женщина, -
я слышу ангелов.»
«То есть, вы жалуетесь на…»
«Я не жалуюсь. – поправляет она. –
Это было бы… неблагодарностью.
Я просто их слышу.»

По документам ей шестьдесят пять.
Выглядит моложе, теперь это часто встречается.
Даже у фермеров.
Почему фермеров?
Потому что на правом предплечье –
никаких следов загара,
а на левом есть.
Руль-то справа и те, кто водит сельхозтехнику,
надевают на правую руку чехол.
От рака. От здешнего злого солнца.
Городским водителям тоже стоило бы…
но они редко считают себя инструментом,
который следует содержать в порядке.

«Я бы без них не продержалась. –
чистая речь, без залипаний и слов-паразитов,
законченные предложения. –
Сначала умер муж.
Инсульт. Был младше меня на год.»

Тяжелое плотное горе отбрасывает тень на стену,
на ширму с танцующим журавлем-бролгой,
(много можно увидеть, если смотреть сквозь бролгу)
почти отражается в зеркале.
Очень много горя,
еще больше – возмущения. Как так?
Но видно – это, возможно, фактор, но не первопричина.

«Потом я упала. К счастью, прямо в доме.
Устала, наверное.
Еще засуха. Нам было легче –
израильские технологии, капельный полив.
Но все равно.
А потом… понимаете, мы давно сюда переехали,
а сестра мужа оставалась там.
И где-то через неделю после того, как я упала,
у них началось.»
Женщина чуть поворачивает голову,
кивает на север.

Собственно, не очень важно – куда именно.
Сюда приезжают из большого количества «там»
и всегда есть «там», где творится что-то скверное.
Важно, что жесты такие же четкие, как речь.
И ориентация по сторонам света работает.

«Сестра. Ее дочь. Внуки – трое.
Пять-семь-одиннадцать.
Добрались. Оказались… – женщина вздыхает, –
в безопасном месте.»

Тут тоже не нужно объяснять.
Пока выживали, пока ехали – держались.
Доехали и рассыпались.
По ней просто глазами видно – как.

«Дети – мои – помогают, но я знаю, я бы не справилась.
Но когда упала – начала слышать.»

Она улыбается, явно не замечая того.
«Начала слышать» – очень радостное событие.

«И что они вам сказали?»
«Ангелы? Мне? Да почти ничего.
То есть, конечно, они меня заметили.
Но не прогнали. Они же ангелы.
Просто я из-за сотрясения мозга,
видимо, сместилась не в ту сторону
и села на их коммутатор …
Они там друг с другом разговаривают, по работе.»
«На каком языке?»
«На своём. Я его не знаю.»

Она чуть разводит руками…
«Там такой звук… который свет, который тепло.
Вернее – я так его ощущаю.
Плохо формулирую. Не знаю, как.
Но послушаешь минут десять,
как они там тянут, кажется, рукав галактики.
И снова можно… в общем, все можно.
Достаточно просто знать.
Они там, ты тут.
У меня от китов когда-то такое было,
но от нас полтора часа лету
до ближайшего океана.
И еще, если слушать, начинаешь что-то разбирать.
И про них, и вообще.»

Вокруг рассказа потихоньку составляется план:
поднять историю болезни,
поговорить с лечащим,
обследования на функционал мозга,
тесты на деменцию, депрессию, МРТ –
в общем, на все, что не видно глазами…

«Разбирать что?»
«Куда смотреть, чтобы понять,
где в этом году осенью остановится разлив…
там на границе мерцание получается.
Что сказать чиновнику, чтобы пошло быстрее.
Когда оставить человека в покое.
Когда не оставлять. Ну это совсем просто.
Куда не стоит сворачивать – там беда, тень, неудача.
Тень – это тоже звук такой.
А еще я стараюсь просто идти туда, где радость.
И все получается.
Я же редко точно понимаю, что слышу.
Вот у вас, например, в голове птица –
и она съела три года жизни.
Но я не знаю, что это значит.»

А первым делом – проверить непосредственно слух.
Потому что чехлы на руку фермеры надевают –
и солнечные очки носят.
Но вот наушники – это всего лишь каждый пятый.
Комбайны и трактора немилосердны к слуху,
а глохнущему человеку может прислышаться что угодно.
«Нет, - скрежещут доктору изнутри. –
первым делом опухоль.»

«Если все так хорошо, зачем приходить к нам?
От чего лечиться?»
«Я бы не ходила. Они заговорили и сказали.
Что мне вредно.
Мы хрупкие, быстро ломаемся.
От их присутствия – особенно быстро.
Я и пошла – а вас мне посоветовали уже тут.
У вас репутация хорошего диагноста.»

Женщина морщится – снаружи и внутри.
Ей не хочется выздоравливать.
Выздороветь, значит уйти оттуда,
где летит насквозь голубой свет
и горит красным нагретая межзвездная пыль…
но она верит – так лучше. Это же ангелы.

«Почему опухоль?» – спрашивает доктор внутри себя,
где зеленая ряска по краю желтой воды
и над границей разлива
росчерком серого пера -
красноголовый австралийский журавль бролга,
самая прекрасная птица на свете.
«Потому что, - немузыкально хрипит бролга, -
они строители, эти идиоты.
Кто еще мог явиться инженеру,
переквалифицировавшейся в фермеры?
Они фонят на всех частотах даже по дальней связи.
И самой связью фонят как три Чернобыля.
Тут без онкологии только чудом.
Чехол она носит…
А так у неё, скорее всего, шизофрения.
Как у тебя.
Но это подождет, а опухоль это срочно.»

В кабинете женщина берет список назначений,
а на болоте доктор все-таки спрашивает:
«Почему только три года жизни?
За все это время?
Ты… ты не умрешь там с голоду?»

«Не умру. – смеется бролга.
И ее отражение смеется тоже. –
Ты ж не сравнивай.
Мы же не тяжелая техника.
Мы – посредники. Интерфейс.
Нас сочиняли дешевыми и относительно безвредными.
Я у тебя беру, только когда мы работаем.
На прочую жизнь мне хватает рыбы
и тех, кто видит меня во сне.»

Доктор, слышащий журавля в голове с третьего курса,
думает, что бролга опять недоговаривает
и что ему нужен другой источник информации.
Он-то все равно смертен,
а вот драгоценный журавль не должен пострадать.

Пациентка уже стоит у двери.

«А почему вы решили, - говорит он вдогонку, -
что это ангелы?»
Строители-строителями, но, может, что-то знают.
Если и правда они.

Она оборачивается, в глазах – очень знакомый свет,
сейчас не прикрытый темными очками.
«Доктор, я знаю, что свет и тепло могут обманывать.
Но в тот первый день у них взорвалось что-то,
что не должно было.
И они не сказали друг другу
ни единого дурного слова.
Кто же еще это может быть?»

Final countdown