Рассказик?
Из книги "В краю летающих собак":
Корабли
Корабли – это усилители, они усиливают человеческие души.
Когда человек строит корабль, часть души человека, переходит этому кораблю, и если корабль строит множество людей, то он от каждого что-то возьмет себе.
А потом корабль медленно отдаст людям накопленное. Надо только войти с кораблем в резонанс, и тогда начинает слышаться что-то живое в шуме вентиляторов, в рокоте двигателей, свисте лопаток турбин.
Сначала это пугающее, враждебное, а потом – свое, родное.
А пугает потом только тишина. Остановились механизмы, и наступила тишина звенящая.
Она входит в тебя сразу, пропитывает насквозь, заставляет услышать, как падают на палубу капли конденсата с подволока.
Кажется, что они падают с ужасным грохотом – кап-кап-кап.
Я до сих пор вскакиваю по ночам от того, что мне приснились падающие капли.
А еще мне снится, что я иду по подводной лодке – это самый крепкий сон.
А потом сниться, что ты бежишь по лодке – из отсека в отсек, скользишь по поручням, ныряешь в люки, и люди бегут за тобой, сотни людей, а за вами гонится вал воды. Вот тогда я во сне вскакиваю, бью рукой и ногой, ору. А потом понимаю – это был только сон.
Вода внутри лодки – начало ужаса. Но это ужас только сначала, а если ворвется вода, то человек уже не пугается, он действует, ему некогда.
Пугает бездействие, работа успокаивает. Особенно та, что повторяется изо дня в день на отработках по борьбе за живучесть – «Закрыта носовая переборочная дверь!»
Изо дня в день человек делает это: он закрывает переборочную дверь.
Он делает это сто тысяч раз, но однажды, при пожаре в отсеке, человек из отсека не сбежит. Он закроет переборочную дверь и останется в горящем отсеке, один на один с огнем.
Все делается только ради этого. Делается монотонно, автоматически.
Человек должен превратиться в автомат. Монотонность угнетает его плоть, его разум.
Но она оставляет ему рефлексы.
Ты должен многое делать рефлекторно, не задумываясь.
Так я сдавал на допуск к самостоятельному управлению боевой частью, сдавал устройство лодки. Капитан 1 ранга Колтон, принимающий у меня экзамен, ставил мне двойку только за то, что я замешкался: «Ты не должен думать, ты должен действовать!»
Тут учат действовать, не задумываясь. Задержка может дорого стоить. Вот поэтому каждый день одно и то же, в одну и ту же точку.
Эта монотонность должна пригодиться только один раз: чтобы спасти жизнь.
И не всегда свою – жизнь отсека.
Даже если действия совершенно бесполезны, моряк все равно будет действовать – его на это толкает не только инстинкт, но и корабль – кораблю не хочется умирать, вот они и борются вместе – человек и железо. Они заодно.
Друг без друга никак.
А как почувствовать, что ты с железом заодно? Очень просто. Взошел на корабль, и испытал прилив сил. Приложил ладонь к переборке – «Здравствуй, железо!» – и железо тебе ответило, бодрость дало. Примеры? Да, сколько угодно. На «Авроре» экскурсоводами работают старые моряки. Многим под восемьдесят и более. Они еле идут на работу, но стоит им взойти по трапу, как внутри корабля они уже преображаются – годы отступают и они летают по трапам.
У нас старпом каждый день здоровался с кораблем. Он говорил, что корабль теплый.
Когда он вышел на пенсию, он умер на следующий же день. Во сне. Потом все говорили, что это хорошая смерть.
Смерть может быть хорошей.
А на корабле смерть – это работа.
Тяжелая работа, и ее надо еще выполнить, прежде чем наступит она – смерть.
Для корабля почетна смерть в море. Быть может, поэтому старые корабли обрывают концы и тросы, если их ведут на утилизацию. Они умирают на волне – так сильна связь корабля и моря.
Все в этом мире имеет волновую природу, и надо просто быть на одной длине волны, и тогда тебя услышит корабль, а еще тебя услышит море.
Надо сказать: «Море, войди в меня и дай силы!» – и силы обязательно прибудет.
Продолжение далее 👇🏻
@bigarcticrace
#покровский #литература #субботнее
Из книги "В краю летающих собак":
Корабли
Корабли – это усилители, они усиливают человеческие души.
Когда человек строит корабль, часть души человека, переходит этому кораблю, и если корабль строит множество людей, то он от каждого что-то возьмет себе.
А потом корабль медленно отдаст людям накопленное. Надо только войти с кораблем в резонанс, и тогда начинает слышаться что-то живое в шуме вентиляторов, в рокоте двигателей, свисте лопаток турбин.
Сначала это пугающее, враждебное, а потом – свое, родное.
А пугает потом только тишина. Остановились механизмы, и наступила тишина звенящая.
Она входит в тебя сразу, пропитывает насквозь, заставляет услышать, как падают на палубу капли конденсата с подволока.
Кажется, что они падают с ужасным грохотом – кап-кап-кап.
Я до сих пор вскакиваю по ночам от того, что мне приснились падающие капли.
А еще мне снится, что я иду по подводной лодке – это самый крепкий сон.
А потом сниться, что ты бежишь по лодке – из отсека в отсек, скользишь по поручням, ныряешь в люки, и люди бегут за тобой, сотни людей, а за вами гонится вал воды. Вот тогда я во сне вскакиваю, бью рукой и ногой, ору. А потом понимаю – это был только сон.
Вода внутри лодки – начало ужаса. Но это ужас только сначала, а если ворвется вода, то человек уже не пугается, он действует, ему некогда.
Пугает бездействие, работа успокаивает. Особенно та, что повторяется изо дня в день на отработках по борьбе за живучесть – «Закрыта носовая переборочная дверь!»
Изо дня в день человек делает это: он закрывает переборочную дверь.
Он делает это сто тысяч раз, но однажды, при пожаре в отсеке, человек из отсека не сбежит. Он закроет переборочную дверь и останется в горящем отсеке, один на один с огнем.
Все делается только ради этого. Делается монотонно, автоматически.
Человек должен превратиться в автомат. Монотонность угнетает его плоть, его разум.
Но она оставляет ему рефлексы.
Ты должен многое делать рефлекторно, не задумываясь.
Так я сдавал на допуск к самостоятельному управлению боевой частью, сдавал устройство лодки. Капитан 1 ранга Колтон, принимающий у меня экзамен, ставил мне двойку только за то, что я замешкался: «Ты не должен думать, ты должен действовать!»
Тут учат действовать, не задумываясь. Задержка может дорого стоить. Вот поэтому каждый день одно и то же, в одну и ту же точку.
Эта монотонность должна пригодиться только один раз: чтобы спасти жизнь.
И не всегда свою – жизнь отсека.
Даже если действия совершенно бесполезны, моряк все равно будет действовать – его на это толкает не только инстинкт, но и корабль – кораблю не хочется умирать, вот они и борются вместе – человек и железо. Они заодно.
Друг без друга никак.
А как почувствовать, что ты с железом заодно? Очень просто. Взошел на корабль, и испытал прилив сил. Приложил ладонь к переборке – «Здравствуй, железо!» – и железо тебе ответило, бодрость дало. Примеры? Да, сколько угодно. На «Авроре» экскурсоводами работают старые моряки. Многим под восемьдесят и более. Они еле идут на работу, но стоит им взойти по трапу, как внутри корабля они уже преображаются – годы отступают и они летают по трапам.
У нас старпом каждый день здоровался с кораблем. Он говорил, что корабль теплый.
Когда он вышел на пенсию, он умер на следующий же день. Во сне. Потом все говорили, что это хорошая смерть.
Смерть может быть хорошей.
А на корабле смерть – это работа.
Тяжелая работа, и ее надо еще выполнить, прежде чем наступит она – смерть.
Для корабля почетна смерть в море. Быть может, поэтому старые корабли обрывают концы и тросы, если их ведут на утилизацию. Они умирают на волне – так сильна связь корабля и моря.
Все в этом мире имеет волновую природу, и надо просто быть на одной длине волны, и тогда тебя услышит корабль, а еще тебя услышит море.
Надо сказать: «Море, войди в меня и дай силы!» – и силы обязательно прибудет.
Продолжение далее 👇🏻
@bigarcticrace
#покровский #литература #субботнее
Начало тут
Старые моряки учили быть заодно с водой, стань ее частью – и тогда вода не тронет. Недаром капитаны на парусниках в бурю кричали волнам свои молитвы.
Все это действует, волна щадит, а гибнут те, кто боится погибнуть.
С гибнувшего «Комсомольца» люди сыпались за борт. Вода плюс четыре градуса, а им казалось, что они падали в кипяток – им было жарко. А потом они еще и плыли до одного единственного плота, вцепились за него и пели «Варяга».
Песня многим помогла выжить. Они ждали помощь несколько часов.
Даже если ты просто входишь в море с берега, входи без страха, тогда для моря ты свой, оно не обидит.
Оно живое. Достаточно только отплыть от берега на километр другой и оглянуться – ты будешь на горе, а берег будет впереди и внизу. Это поверхностное натяжение. Оно случается не только в пробирке. И это натяжение воды держит на себе всех – и людей, и корабли.
А я бы не смог служить на берегу. Я это понял сразу – не мое, сидеть в форме флотского офицера в береговой казарме. Уж лучше в море по 250 суток в году.
Корабль качает, подводная лодка выписывает восьмерку, прежде чем рухнуть в глубину, а потом из нее восстать. Подводная лодка плохой надводный корабль, и я – плохой моряк, я укачиваюсь. А что, это не было ясно с самого начала? Было ясно.
Меня выворачивает неделю, другую, я ничего не ем, почти не пью, в глазах круги – чертово море.
А потом – перестает выворачивать, ты привыкаешь и даже начинаешь есть. Говорят, что работа отвлекает. Врут. Даже если ты скалываешь лед с верхней палубы, то все равно тебя успевает вывернуть наизнанку. Колешь лед, как иступленный. Руки не держат, пальцы сами разжимаются и из них вываливается лом. Потом пальцы не держат даже карандаш, рука дрожит, не слушается.
Ну, и кому это надо? Что ты хочешь доказать?
Ничего не хочу доказать, просто на берегу я бы не усидел. Не смог бы. Пресно там все. Жизнь, как сухая армейская галета – ни вкуса, ни запаха. И слова не настоящие.
А настоящие слова – это когда слово с кровью.
Слово может быть только с кровью. На флоте любое слово пропитано кровью. Так нас учили. Нас так учили люди, которые говорили это все с улыбкой. Они почти шутили. Точнее, они говорили так, как будто они нас разыгрывали, подначивали.
И было непонятно: шутят они или говорят всерьез.
Но потом, через много лет, я стал замечать, что я говорю точно так же, как и они. Вроде бы ни о чем – вру, придумываю, шучу. И все этот тут же, на ходу.
Почему? Потому что эта жизнь, на берегу, несерьезная, ненастоящая, и она достойна только насмешки, шутки.
А настоящая жизнь – это только там, в море.
Там от напряжения ноют плечи, и судорога хватает мышцы.
Говорят, что надо уколоть мышцы иголкой, и судорога отпустит.
Чушь. Меня столько раз хватала судорога. Она выворачивала мышцы в море, далеко от берега. Боль жуткая, и никакая иголка не спасет. Судорогу можно только перетерпеть.
Надо просто плыть вперед. Я так и делал: плыл, и она уходила.
Все очень просто: корабль – это когда ты умеешь терпеть боль…
@bigarcticrace
#покровский #литература #субботнее
Старые моряки учили быть заодно с водой, стань ее частью – и тогда вода не тронет. Недаром капитаны на парусниках в бурю кричали волнам свои молитвы.
Все это действует, волна щадит, а гибнут те, кто боится погибнуть.
С гибнувшего «Комсомольца» люди сыпались за борт. Вода плюс четыре градуса, а им казалось, что они падали в кипяток – им было жарко. А потом они еще и плыли до одного единственного плота, вцепились за него и пели «Варяга».
Песня многим помогла выжить. Они ждали помощь несколько часов.
Даже если ты просто входишь в море с берега, входи без страха, тогда для моря ты свой, оно не обидит.
Оно живое. Достаточно только отплыть от берега на километр другой и оглянуться – ты будешь на горе, а берег будет впереди и внизу. Это поверхностное натяжение. Оно случается не только в пробирке. И это натяжение воды держит на себе всех – и людей, и корабли.
А я бы не смог служить на берегу. Я это понял сразу – не мое, сидеть в форме флотского офицера в береговой казарме. Уж лучше в море по 250 суток в году.
Корабль качает, подводная лодка выписывает восьмерку, прежде чем рухнуть в глубину, а потом из нее восстать. Подводная лодка плохой надводный корабль, и я – плохой моряк, я укачиваюсь. А что, это не было ясно с самого начала? Было ясно.
Меня выворачивает неделю, другую, я ничего не ем, почти не пью, в глазах круги – чертово море.
А потом – перестает выворачивать, ты привыкаешь и даже начинаешь есть. Говорят, что работа отвлекает. Врут. Даже если ты скалываешь лед с верхней палубы, то все равно тебя успевает вывернуть наизнанку. Колешь лед, как иступленный. Руки не держат, пальцы сами разжимаются и из них вываливается лом. Потом пальцы не держат даже карандаш, рука дрожит, не слушается.
Ну, и кому это надо? Что ты хочешь доказать?
Ничего не хочу доказать, просто на берегу я бы не усидел. Не смог бы. Пресно там все. Жизнь, как сухая армейская галета – ни вкуса, ни запаха. И слова не настоящие.
А настоящие слова – это когда слово с кровью.
Слово может быть только с кровью. На флоте любое слово пропитано кровью. Так нас учили. Нас так учили люди, которые говорили это все с улыбкой. Они почти шутили. Точнее, они говорили так, как будто они нас разыгрывали, подначивали.
И было непонятно: шутят они или говорят всерьез.
Но потом, через много лет, я стал замечать, что я говорю точно так же, как и они. Вроде бы ни о чем – вру, придумываю, шучу. И все этот тут же, на ходу.
Почему? Потому что эта жизнь, на берегу, несерьезная, ненастоящая, и она достойна только насмешки, шутки.
А настоящая жизнь – это только там, в море.
Там от напряжения ноют плечи, и судорога хватает мышцы.
Говорят, что надо уколоть мышцы иголкой, и судорога отпустит.
Чушь. Меня столько раз хватала судорога. Она выворачивала мышцы в море, далеко от берега. Боль жуткая, и никакая иголка не спасет. Судорогу можно только перетерпеть.
Надо просто плыть вперед. Я так и делал: плыл, и она уходила.
Все очень просто: корабль – это когда ты умеешь терпеть боль…
@bigarcticrace
#покровский #литература #субботнее