В Сеуле арестован мужчина, который облил лицо спящей партнёрши кипятком. Его мотив, озвученный полиции: «Хотел сделать её некрасивой, чтобы она не встречалась с другими мужчинами». Женщина, гражданка Таиланда, получила ожоги второй степени. Её лицо — полностью забинтовано, видны только глаза, нос и рот. Фотография, опубликованная ею в соцсетях с просьбой о помощи переводчика, стала вирусной и вызвала волну возмущения.
⠀
Этот случай — иллюстрация к тому, о чём феминистки говорят десятилетиями: для женщин в абьюзивных отношениях самый опасный момент — это не жизнь с насильником, а попытка от него уйти.
⠀
Когда мы слышим истории о домашнем насилии, первая реакция часто звучит так: «Почему она не ушла раньше?», «Почему терпела?», «Почему вернулась?». За этими вопросами — не сочувствие, а обвинение. Как будто проблема не в том, кто бьёт, душит, угрожает или обливает кипятком, а в том, кто «недостаточно умён», чтобы вовремя сбежать.
⠀
Но реальность жертв насилия выглядит иначе.
По данным исследований в области домашнего насилия, период расставания и время после него — наиболее опасны для жертв. Попытка разорвать отношения значительно повышает риск фемицида. Уход — это момент, когда насильник теряет контроль, и именно тогда он становится наиболее опасен.
⠀
Мужчина из Сеула не просто избил женщину. Он изуродовал её лицо с расчётом: чтобы она не могла уйти к другим.
⠀
Тайская женщина согласилась ехать в больницу с тем, кто только что изуродовал её. Почему? Потому что у неё не было денег на лечение. Это ключевой момент, который часто игнорируют.
⠀
Финансовая зависимость — один из главных механизмов удержания жертв насилия. Абьюзеры часто систематически лишают партнёрш доступа к деньгам, работе, банковским счетам, контролируют каждую трату. Женщина оказывается в ситуации, когда уход означает:
- Потерю жилья
- Отсутствие средств на юриста
- Невозможность оплатить лечение (как в этом случае)
- Риск остаться на улице с детьми (если они есть)
⠀
Для мигранток — как героиня этой истории — ситуация ещё сложнее: языковой барьер, отсутствие социальной поддержки, страх депортации, незнание правовой системы.
⠀
«Просто уйди» — это привилегия тех, у кого есть деньги, документы, крыша над головой и сеть поддержки. Для многих женщин это не выбор, а роскошь.
⠀
Ещё один важный момент. Мужчина не убил женщину. Он атаковал её лицо — часть тела, которая символизирует идентичность, привлекательность, социальную ценность. Он хотел, чтобы она осталась жива, но обесценена в глазах других мужчин. Чтобы она «принадлежала» ему — не по любви, а по отсутствию альтернатив.
⠀
Это логика кислотных атак, которые систематически применяются против женщин в странах Южной Азии и Ближнего Востока за отказ выйти замуж, за разрыв отношений, за «неподобающее» поведение. Это логика «если ты не моя — ты не будешь ничьей».
⠀
Тело женщины рассматривается не как её собственное, а как территория, на которую мужчина имеет право.
⠀
После нападения мужчина извинился, умолял о прощении, обещал «заботиться» о пострадавшей. Это классический паттерн цикла насилия: взрыв агрессии → раскаяние → обещания → «медовый месяц» → новый взрыв.
⠀
Женщина отказалась. Но только благодаря вмешательству медперсонала дело дошло до полиции. А если бы не их бдительность? Сколько случаев остаются невидимыми, потому что жертва боится, не знает своих прав или не может позволить себе юриста?
Женщин просят уйти, но не дают им инструментов для безопасного ухода.
⠀
«Просто уйди» — это иллюзия, которая перекладывает ответственность с насильника на жертву.
⠀
Minimizary
⠀
#НеМолчиУз #насилиевмире
⠀
Этот случай — иллюстрация к тому, о чём феминистки говорят десятилетиями: для женщин в абьюзивных отношениях самый опасный момент — это не жизнь с насильником, а попытка от него уйти.
⠀
Когда мы слышим истории о домашнем насилии, первая реакция часто звучит так: «Почему она не ушла раньше?», «Почему терпела?», «Почему вернулась?». За этими вопросами — не сочувствие, а обвинение. Как будто проблема не в том, кто бьёт, душит, угрожает или обливает кипятком, а в том, кто «недостаточно умён», чтобы вовремя сбежать.
⠀
Но реальность жертв насилия выглядит иначе.
По данным исследований в области домашнего насилия, период расставания и время после него — наиболее опасны для жертв. Попытка разорвать отношения значительно повышает риск фемицида. Уход — это момент, когда насильник теряет контроль, и именно тогда он становится наиболее опасен.
⠀
Мужчина из Сеула не просто избил женщину. Он изуродовал её лицо с расчётом: чтобы она не могла уйти к другим.
⠀
Тайская женщина согласилась ехать в больницу с тем, кто только что изуродовал её. Почему? Потому что у неё не было денег на лечение. Это ключевой момент, который часто игнорируют.
⠀
Финансовая зависимость — один из главных механизмов удержания жертв насилия. Абьюзеры часто систематически лишают партнёрш доступа к деньгам, работе, банковским счетам, контролируют каждую трату. Женщина оказывается в ситуации, когда уход означает:
- Потерю жилья
- Отсутствие средств на юриста
- Невозможность оплатить лечение (как в этом случае)
- Риск остаться на улице с детьми (если они есть)
⠀
Для мигранток — как героиня этой истории — ситуация ещё сложнее: языковой барьер, отсутствие социальной поддержки, страх депортации, незнание правовой системы.
⠀
«Просто уйди» — это привилегия тех, у кого есть деньги, документы, крыша над головой и сеть поддержки. Для многих женщин это не выбор, а роскошь.
⠀
Ещё один важный момент. Мужчина не убил женщину. Он атаковал её лицо — часть тела, которая символизирует идентичность, привлекательность, социальную ценность. Он хотел, чтобы она осталась жива, но обесценена в глазах других мужчин. Чтобы она «принадлежала» ему — не по любви, а по отсутствию альтернатив.
⠀
Это логика кислотных атак, которые систематически применяются против женщин в странах Южной Азии и Ближнего Востока за отказ выйти замуж, за разрыв отношений, за «неподобающее» поведение. Это логика «если ты не моя — ты не будешь ничьей».
⠀
Тело женщины рассматривается не как её собственное, а как территория, на которую мужчина имеет право.
⠀
После нападения мужчина извинился, умолял о прощении, обещал «заботиться» о пострадавшей. Это классический паттерн цикла насилия: взрыв агрессии → раскаяние → обещания → «медовый месяц» → новый взрыв.
⠀
Женщина отказалась. Но только благодаря вмешательству медперсонала дело дошло до полиции. А если бы не их бдительность? Сколько случаев остаются невидимыми, потому что жертва боится, не знает своих прав или не может позволить себе юриста?
Женщин просят уйти, но не дают им инструментов для безопасного ухода.
⠀
«Просто уйди» — это иллюзия, которая перекладывает ответственность с насильника на жертву.
⠀
Minimizary
⠀
#НеМолчиУз #насилиевмире
😢24❤4👍1🤬1
«Где мои €300 000?» — с этого вопроса начинается кампания правозащитной организации Women.Inc в Нидерландах. Цифра основана на исследовании, которое показало, что за всю трудовую жизнь женщины в стране в среднем зарабатывают на триста тысяч евро меньше мужчин. Не за год, не за десятилетие, а суммарно, от первого рабочего дня до пенсии.
⠀
Кампания сразу задаёт важный вектор. Гендерный разрыв в доходах — это не только история про одинаковую работу и разную оплату. Это ещё и про то, какие роли считаются для женщин «естественными» и потому системно недооцениваются. Секретарши, помощницы, уборщицы, домохозяйки — позиции, которые воспринимаются как второстепенные, хотя без них не работает ни одна система.
⠀
Визуальный язык кампании построен на этом перекосе. Потерянные €300 000 «обнаруживаются» там, где женщины, по ожиданиям общества, должны находиться. В шкафу с канцелярией. В тазу с грязным бельём. В пространствах невидимого труда. Без объяснительных текстов и длинных аргументов становится ясно, куда именно «утекли» эти деньги и почему их не видно в официальной статистике зарплат.
⠀
Важно и то, как именно это сделано. Социальные кампании о правах женщин давно выработали узнаваемую визуальную лексику. Она важна, но со временем начинает работать автоматически и перестаёт цеплять. Women.Inc пошли другим путём. Сарказм, простая провокация и чёткая связь между позой, социальной ролью и экономическим результатом считываются мгновенно и не требуют пояснений.
⠀
В этом и заключается ценность нешаблонного мышления. Когда коммуникация остаётся в привычной форме, аудитория реагирует по инерции. Когда формат ломается, внимание включается заново. Этот принцип работает не только в социальных кампаниях, но и в бизнесе, индустрии услуг, маркетинге и любой публичной коммуникации.
⠀
Хороший вопрос, который эта история оставляет после себя, касается не только темы гендерного неравенства. Не превратилась ли привычная форма коммуникации в автоматизм? И если да, не пришло ли время рискнуть и показать проблему иначе?
⠀
Источник: Линор Горалик,
Тгк @thecontentisthequeen
⠀
#НеМолчиУз
⠀
Кампания сразу задаёт важный вектор. Гендерный разрыв в доходах — это не только история про одинаковую работу и разную оплату. Это ещё и про то, какие роли считаются для женщин «естественными» и потому системно недооцениваются. Секретарши, помощницы, уборщицы, домохозяйки — позиции, которые воспринимаются как второстепенные, хотя без них не работает ни одна система.
⠀
Визуальный язык кампании построен на этом перекосе. Потерянные €300 000 «обнаруживаются» там, где женщины, по ожиданиям общества, должны находиться. В шкафу с канцелярией. В тазу с грязным бельём. В пространствах невидимого труда. Без объяснительных текстов и длинных аргументов становится ясно, куда именно «утекли» эти деньги и почему их не видно в официальной статистике зарплат.
⠀
Важно и то, как именно это сделано. Социальные кампании о правах женщин давно выработали узнаваемую визуальную лексику. Она важна, но со временем начинает работать автоматически и перестаёт цеплять. Women.Inc пошли другим путём. Сарказм, простая провокация и чёткая связь между позой, социальной ролью и экономическим результатом считываются мгновенно и не требуют пояснений.
⠀
В этом и заключается ценность нешаблонного мышления. Когда коммуникация остаётся в привычной форме, аудитория реагирует по инерции. Когда формат ломается, внимание включается заново. Этот принцип работает не только в социальных кампаниях, но и в бизнесе, индустрии услуг, маркетинге и любой публичной коммуникации.
⠀
Хороший вопрос, который эта история оставляет после себя, касается не только темы гендерного неравенства. Не превратилась ли привычная форма коммуникации в автоматизм? И если да, не пришло ли время рискнуть и показать проблему иначе?
⠀
Источник: Линор Горалик,
Тгк @thecontentisthequeen
⠀
#НеМолчиУз
❤4🔥3
Миф о «правильной реакции» строится на ожидании, что пострадавшая должна вести себя по заранее заданному сценарию. Немедленно обратиться в полицию, разорвать все контакты с насильником, постоянно демонстрировать страдание, не улыбаться, не жить обычной жизнью и снова и снова подтверждать, что с ней произошло нечто страшное. Любое отклонение от этого образа часто вызывает подозрение и недоверие.
Реальность травмы устроена иначе. Реакции на насилие индивидуальны и могут сильно различаться. Всемирная организация здравоохранения в своём исследовании указывает, что пережившие сексуализированное насилие могут испытывать шок, эмоциональное онемение, страх, гнев, чувство вины или стыда. Кто-то внешне продолжает функционировать почти как прежде, кто-то сталкивается с тяжёлыми симптомами посттравматического стрессового расстройства. Универсальной или «правильной» реакции не существует.
Клинический психолог Джим Хоппер из Гарвардской медицинской школы обращает внимание на реакцию замирания, известную как tonic immobility. Во время нападения мозг может переходить в состояние полной неподвижности, при котором человек физически не способен сопротивляться или кричать. Это не выбор и не согласие, а автоматическая защитная реакция нервной системы, сформированная эволюцией. Тем не менее именно отсутствие сопротивления до сих пор используется как аргумент против пострадавших.
Отдельный вопрос — почему многие не сообщают о насилии сразу. Этому способствуют страх мести со стороны насильника, чувство стыда и вины, недоверие к системе правосудия, экономическая зависимость и опасение осуждения со стороны близких и общества. Эти причины не являются признаком лжи или слабости. Они отражают реальное положение людей, оказавшихся в уязвимой ситуации.
Сохранение контакта с насильником также часто воспринимается как нечто «подозрительное», хотя на практике этому есть объяснения. Насильником может быть партнёр, родственник или работодатель. Финансовая зависимость, давление, манипуляции и попытка психологически «нормализовать» произошедшее становятся стратегиями выживания, а не доказательством отсутствия вреда.
Миф о «правильной реакции» опасен тем, что смещает фокус с самого насилия на поведение пострадавших. Вместо того чтобы оценивать действия насильника, общество начинает проверять, достаточно ли «правильно» человек страдает. Пока этот миф сохраняется, многие пострадавшие остаются без поддержки и защиты, потому что их реакция не совпадает с чужими ожиданиями.
Minimizary
#НеМолчиУз #ликбез
Реальность травмы устроена иначе. Реакции на насилие индивидуальны и могут сильно различаться. Всемирная организация здравоохранения в своём исследовании указывает, что пережившие сексуализированное насилие могут испытывать шок, эмоциональное онемение, страх, гнев, чувство вины или стыда. Кто-то внешне продолжает функционировать почти как прежде, кто-то сталкивается с тяжёлыми симптомами посттравматического стрессового расстройства. Универсальной или «правильной» реакции не существует.
Клинический психолог Джим Хоппер из Гарвардской медицинской школы обращает внимание на реакцию замирания, известную как tonic immobility. Во время нападения мозг может переходить в состояние полной неподвижности, при котором человек физически не способен сопротивляться или кричать. Это не выбор и не согласие, а автоматическая защитная реакция нервной системы, сформированная эволюцией. Тем не менее именно отсутствие сопротивления до сих пор используется как аргумент против пострадавших.
Отдельный вопрос — почему многие не сообщают о насилии сразу. Этому способствуют страх мести со стороны насильника, чувство стыда и вины, недоверие к системе правосудия, экономическая зависимость и опасение осуждения со стороны близких и общества. Эти причины не являются признаком лжи или слабости. Они отражают реальное положение людей, оказавшихся в уязвимой ситуации.
Сохранение контакта с насильником также часто воспринимается как нечто «подозрительное», хотя на практике этому есть объяснения. Насильником может быть партнёр, родственник или работодатель. Финансовая зависимость, давление, манипуляции и попытка психологически «нормализовать» произошедшее становятся стратегиями выживания, а не доказательством отсутствия вреда.
Миф о «правильной реакции» опасен тем, что смещает фокус с самого насилия на поведение пострадавших. Вместо того чтобы оценивать действия насильника, общество начинает проверять, достаточно ли «правильно» человек страдает. Пока этот миф сохраняется, многие пострадавшие остаются без поддержки и защиты, потому что их реакция не совпадает с чужими ожиданиями.
Minimizary
#НеМолчиУз #ликбез
❤1